Книга Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба - Андрей Кобяков

Универсальным поводом для отчуждения «диктаторских» средств в пользу субъекта информационно-психологической войны служит ярлык коррупции. Произвольность его применения очевидна: из формулировки критериев коррупции; из обозначения этим термином разнородных деяний; из «забвения» факта поощрения тех же деяний в прежние периоды. Однако механизм шантажа элит успешно воспроизводится, чему способствуют:

а) субъектные факторы: гипермонополизация медиарынка; специализация политтехнологического сообщества как рычага контроля элит; специализация квази-НПО, собирающих конфиденциальную имущественную информацию — Transparency International, Center for Public Integrity (CPI), OOCRP, FLARE; прямое партнерство технологов «ненасильственных переворотов» с этими структурами; расширение возможностей сбора информации с мест с развитием киберразведки, геопространственных технологий и социальных сетей; отсюда — беспрецедентное расширение возможностей оговора (диффамации) и неэффективность его судебного оспаривания (по выражению А.Г. Ханта, «информационный мир движется быстрее законодательства»);

б) субстратные факторы: стереотипизация мышления элит в процессе постиндустриального идеологического отбора; личностный дефицит (З. Бжезинский: «В Западной Европе не стало исторического воображения и глобальных амбиций; там нет ни Черчилля, ни де Голля, ни Аденауэра»); отчуждение элит от большинства, в условиях кризиса усугубляемое непопулярной политикой; массовое разочарование и хаотическая агрессия «универсально неудовлетворенного потребителя». Расширению конфискационной практики способствуют: а) заинтересованность США в разрешении финансовых проблем за счет союзников, переведенных в статус вассалов, б) непубличный патронаж мирового правоохранительного сообщества спецслужбами США; в) использование новообразованных антикоррупционных органов для произвольной ротации элит, особенно заметная в странах Восточной Европы.

Маркерами качественного сдвига в конфискационной практике являются а) новые экстралегальные инициативы Белого дома: директива PSD-10 об учреждении Межведомственного бюро по предотвращению злодеяний, указ «О конфискации собственности лиц, причастных к организованной преступности»; б) диффамация судебных систем стран-мишеней, стимулирующая частных лиц к обращению во вненациональные институты; в) распространение имущественной диффамации на духовенство; г) поощрение частных лиц из стран-мишеней, организующих акции в интересах одной элитной группы против другой (пример — премия Е. Чириковой от Дж. Байдена за химкинский «активизм»): д) использование МВФ для управляемой деофшоризации, с прицельным шантажом собственников через Международный консорциум журналистских расследователей (ICIJ) — дочернюю структуру CPI, финансируемую теми же Sunlight Foundation, Omidyar Network, Open Society Foundation, Ford Foundation, McArthur Foundation — спонсорами «революций 2.0».

Тот факт, что изъятие вкладов на Кипре оказалось неожиданностью для госструктур России, а большинство населения восприняло этот экстралегальный акт со злорадством, представляет для субъекта информационной войны двойное свидетельство своего превосходства и повод для дальнейших произвольных конфискаций собственности как в постсоветских, так и в европейских странах — в том числе ввиду объективной заинтересованности в распаде еврозоны.

4.7. Отраслевые бенефициары суррогатных революций

В СМИ и публицистике целеполагание «революций 2.0» связывается с борьбой за углеводородные ресурсы. Однако на практике постреволюционные элиты:

— расторгают связи с традиционными партнерами по добыче и транспортировке,

— не могут гарантировать инвесторам безопасность добычи и экспорта,

— экономически заинтересованы в быстром получении доходов,

— в идеологическом плане — отягощены «климатическими» предрассудками.

Стереотип «революций 2.0» в ресурсно обеспеченных странах демонстрирует:

— тяготение узлов дестабилизации к контейнерной (а не нефтяной) логистике,

— преследование национальных нефтегазовых элит,

— запустение добывающих мощностей и деградацию инфраструктуры,

— падение промышленного спроса на энергоносители,

— уход экспорта углеводородов в сферу теневой экономики.

Таким образом, крупные игроки углеводородной отрасли в процессе «революций 1.0 и 2.0» становятся чаще не бенефициаром, а жертвой манипуляции.

Перечень реальных отраслей-бенефициаров определяется по социально-экономическому и культурному результату.

1) Прямым бенефициаром «революций 2.0» является производитель их инструментария — участники вышеописанного ГЧП, прежде всего монополисты в сфере коммуникаций и геопространственных технологий.

2) Поставщики сырья (редких металлов) для электроники, особенно для мобильной связи, извлекают сверхприбыли в Центральной Африке (колумбит-танталит, доходы от продажи которого оцениваются выше, чем доходы на рынке контрабандных алмазов). Передел данного рынка сопровождается наиболее брутальными конфликтами, в подготовке которых участвуют коллективные члены AYM, в частности Invisible Children.

3) По итогам двух лет нестабильности в Магрибе статистика демонстрирует беспрецедентный прирост доходов США от экспорта вооружений, в легальном секторе — за счет повышения спроса в странах, близких к зонам дестабилизации (Саудовская Аравия мотивирована к закупкам «шиитской угрозой», ОАЭ — происками Катара и др.).

4) «Культурные трансформации» в период подготовки «революций 1.0 и 2.0» знаменуются экспансией развлекательного бизнеса, ориентированного на молодежь и распространяющего унифицированные стандарты масскультуры. Центры релаксации закономерно становятся центрами распространения СПИД. В то же время распространение СПИД формирует источник прибыли для специфической фармации, а также для ключевой в системе «контроля народонаселения» индустрии контрацептивов.

5) Партнеры общественных структур, «сеющих» унифицированную масскультуру в странах третьего мира, «по совпадению» входят в сообщество лоббистов легализации наркотиков.

Самый типичный и известный пример — Quantum Foundation Дж. Сороса. Период «революций 2.0» совпадает со «снятием масок»: в апреле 2011 года частная организация Global Commission for Drug Policy (GCDP), ратующая за разрешение легких наркотиков, а также за освобождение от уголовной ответственности лиц, хранящих наркотики или употребляющих их без ущерба для окружающих, обращается к генсеку ООН с петицией Stop War on Drugs («Остановить войну с наркотиками»). Показатели вовлечения глобальных элит в интересы наркорынка: а) фигура Ричарда Брэнсона, спонсора как GCDP, так и «миротворческой» ассоциации глобальных лидеров The Elders (Джимми Картер, Десмонд Туту, Кофи Аннан, Лахдар Брахими и др.); б) вступление в GCDP президента Международной кризисной группы (ICG) Луизы Арбур; в) тяготение «миротворческой» деятельности как ICG, так и The Elders к регионам производства и распределения наркотиков.

Умолчание о связях «гуру» правозащитной и т. н. миротворческой деятельности с нелегальными рынками средств ухода от действительности, равно как и о факторе наркотранзита в локализации «революций 1.0 и 2.0», уместно рассматривать как самостоятельное средство массовой манипуляции.