Книга Уйди во тьму - Уильям Стайрон

— Хочу домой, хочу домой… есть хочу, — расслышал Лофтис.

Раздосадованный Лофтис налил себе еще виски, в то время как Долли, отвлеченная происходящим, вытащила из сумочки носовой платок и постаралась вытереть Мелвину лицо.

— О’кей, дорогой, — услышал Лофтис ее голос, исполненный раздражения и скуки, — через минуту мы поедем домой.

И впервые за многие часы Лофтис почувствовал унылую депрессию. Ей придется уехать, и он останется один. Он страшился предстоящих часов в доме наедине с Элен. Проклятый мальчишка. Почему они не вырезали ему аденоиды? Он вырастет юным оболтусом, и им придется отправить его в военную школу, подальше от подрастающих девчонок. Лофтис устало глотнул виски.

Через минуту Пуки и Мелвин полезли на гору к кедрам, где все еще играли две маленькие девочки, чтобы помирить детей; Пуки один раз повернулся — Лофтис видел его, — произнес что-то, глядя с нелепой улыбкой в направлении садовых кресел, чего Лофтис не услышал, и пошел дальше вверх. Затем, подняв глаза от своего стакана, Лофтис обнаружил, что Долли осуждающе смотрит на него; он без улыбки взглянул на нее, чувствуя легкое головокружение, слыша слабый звон, встречающийся летом в воздухе, светлячки мелькали в сумерках, словно светящиеся капли воды, и в нем нарастало жаркое желание, с которым он ничего не мог поделать.

— Вы счастливы? — спросил он.

Она отрицательно покачала головой:

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что Пуки некрасивый.

— Вы же это несерьезно, — сказал он.

— Нет, я хочу сказать: потому что он чудной, — сказала она.

— Потому что он клоун, — подсказал он.

Долгое время оба молчали.

— Он милый человек, — со вздохом произнесла она наконец.

— Пошлите все это к черту, — сказал он.

А Пуки спускался по склону, весело махая им рукой. Он прошел мимо них, направляясь к берегу.

— Хочу взглянуть на это маленькое старое суденышко, о котором вы говорили, — крикнул он. — Хочу…

Лофтис поднял вверх бутылку.

— Выпей еще! — крикнул он.

— Спасибо, нет, старина! — крикнул в ответ Пуки. На расстоянии глаза его казались остекленевшими, слегка растерянными, на лице была глупая ухмылка. — Я из тех, кто знает, когда надо остановиться.

Лофтис весело помахал ему — Пуки исчез за дамбой.

— К черту все это, — сказал Лофтис Долли. — А то каким-то образом где-нибудь увязнешь.

Несколько минут они сидели молча. Потом Долли очнулась. И казалось, с бесконечной нежностью посмотрела на него. Она была раздосадована, она выпила слишком много виски, и она могла поддаться почти любой эмоции — особенно вожделению.

— Вы — красивый, — прошептала Долли. — Вы — чудесный.

Он прошел к ней сквозь тьму.

— Долли, — сказал он. — Сладкий котеночек… — пробормотал он, пускаясь — он это так или иначе понял, предвидя и осознавая, — в волнующее и опасное плавание.

И вдруг, разрезая сумерки, откуда-то сверху раздался дикий испуганный вскрик. Они с Долли повернулись к дому; Лофтис услышал, как испуганно ахнула Долли, привстав со своего кресла, а он со все еще протянутыми руками, словно застыв в позе мольбы и заверения, перевел взгляд на террасу, где разглядел под деревом Руфь, взволнованную громадину, — передник ее развевался, она сжимала руками лицо и трепыхалась как безумная на выступе холма, словно эдакая черная заморская птица.

— Ай-й-й, — вопила она, сопровождая это протяжными выкриками: — Боже! Спаси нас!

И Лофтис застыл, дрожа, уверенный, что кого-то убили. Он не совсем понимал, будучи уже одурманен непомерными эмоциями и виски, как добрался до вершины холма, а все-таки добрался, казалось, со скоростью света, оставив Долли далеко позади, — она тоже в ужасе кричала: «Подождите, подождите!» — а он, спотыкаясь, поднялся по ступеням из каменных плит и прошел под кедрами, где чуть не упал, споткнувшись о поваленные ветки, и, боясь даже подумать о том, что могло случиться, отчаянно заспешил туда, где стояла Руфь, закрыв лицо руками и подняв к Богу глаза.

— Скажи мне… — задыхаясь, выкрикнул он. От нее пахло стряпней и жиром, и она безмолвствовала. — Да скажи же мне, черт бы тебя побрал! — крикнул он, встряхнув ее, но она лишь закатила свои большие черные глаза, и из горла ее вырвался слабый писклявый звук.

Он оттолкнул ее. Под кедрами слышались голоса, и он устремился туда, а там на прохладной, лишенной травы земле Элен и Элла Суон силились вытащить Моди из массы веревок и стеблей. Он, пошатываясь, нагнулся, чтобы помочь, растерянный и испуганный, но Элен жестко сказала: «Отойдите, отойдите», — а Элла, начавшая дрожащими пальцами высвобождать веревку вокруг шеи Моди, простонала:

— Они связали ее, они ее чуть не убили, мерзопакостники.

Спотыкаясь о корни кедров, прибежали Долли и Пуки, а Моди, чей рот был заткнут носовым платком и маленькое личико с минуту выглядело синим, снова начала дышать. Ее лицо покраснело в нескончаемом спазме страха, или муки, или и того и другого, и она наконец издала крик боли, услышав который вместе с истерическими выкриками Руфи на террасе, Лофтис вдруг почувствовал что-то мистическое. Элен, подхватив Моди, прижала девочку к груди. Ее парализованная нога жалко висела, и Элен принялась ходить маленькими кругами под кедрами, тихо, приглушенно говоря с дочкой, а та, немного успокоившись, рыдала отчаянно, горько, прижавшись к лицу матери. Лофтис тщетно пытался что-то сделать или сказать. Почему-то, когда он беспомощно стоял тут, все это показалось ему невероятной небылицей, поскольку теперь он знал, что Моди в безопасности, и он желал лишь, чтобы все вдруг растаяло как дым и он снова сидел бы в садовом кресле. Однако все, что он мог, казалось, сделать — это стоять тут, тщетно размахивая руками и шаря в карманах в поисках сигареты.

— Бедное дитя! — воскликнула Долли, с успокаивающим жестом направляясь к Элен, но Элен, избегая встречи с ней, отвернулась и вместе с Моди направилась к двери на кухню, а в это время Пейтон и Мелвин вылезли из-под большой гортензии — четыре глаза в затененном пространстве, расширенных от страха.

Они все стояли и смотрели. Очень осторожно Элен опустила Моди на руки Эллы Суон, затем круто развернулась и молча, на глазах у всех — включая большого чау-чау, приблудившегося из соседнего дома, выставившего свой дурацкий фиолетовый язык, — подошла к Пейтон, стоявшей там с испуганными от неожиданности глазами, и сильно, жестоко ударила по щеке. Затем заговорила шепотом, но так, что все ее слышали.

— Ах ты, маленький дьяволенок! — сказала она и, повернувшись, опустила голову и снова нежно взяла Моди, продолжавшую тихонько всхлипывать, из рук Эллы и пошла по ступеням в дом. Сетчатая дверь захлопнулась за ней, и Пейтон стала всхлипывать. Все молча присутствовали при этом, замерев, стоя неподвижно, как столбы, под кедровыми ветвями, — Лофтис и его гости, и, наконец, две негритянки, которые с застенчивыми и озадаченными, однако странно понимающими улыбками подошли к ним, каждая, возможно, чувствуя, что ее окружают ясные весенние сумерки, напоенные запахом кедров и моря, и что-то еще — окрестные тихие дома зажиточных людей, огражденные и чистые, с подстриженными садами, которые в этот момент все без исключения затронуты непонятной бедой, тогда как мысли каждого, возможно, на секунду обращаются к осознанию собственной вины, подобно тому как душа всегда ищет свою могилу. Вдали колокол бросил в тишину семь звенящих звуков, и Пейтон, отчаянно рыдая, снова залезла под гортензию.