Книга Охота на скунса - Валерий Воскобойников

— Тьфу ты, напугали вы меня своими ужасами! — Андрей Кириллович даже слегка улыбнулся. — Я уж подумал, и в самом деле какие-то вампиры.

— Я же говорю, тогда было дело врачей, как раз перед смертью Сталина. Помните, он собрался всех евреев то ли расстрелять, то ли куда-то переселить. Вроде бы, на Дальний Восток.

— Ну, помнить-то я не особенно…

— Это отец рассказывал.

— Так и что Моня?

— Соломон Давидович всех детей, которых он выхаживал, если от них при рождении отказывались матери, называл одним именем: Моня. Они же у него по нескольку месяцев жили «под колпаком».

И дальше дочь директора прочитала короткую лекцию о том, откуда брались недоношенные дети. Андрею Кирилловичу нужна была совсем иная информация, но он решил выслушать рассказ до конца.

— В те годы аборт был запрещен. Средств «планирования семьи» тоже не было почти никаких. И студентки, например, беременели очень часто. Приедет из другого города, поселится в общежитии, и куда ей деваться: с ребенком из общежития выгоняли, возвращаться к родителям — тоже нельзя. Они и начинали травиться. Иногда сходило удачно. А у других и это не получалось. Зато потом начинались преждевременные роды. И такой плод, как говорили врачи, был нежизнеспособен. От него можно было отказаться. И они отказывались. А Соломон Давидович брал их. Он даже спал в больнице, чтобы в случае чего… Такие дети чаще рождаются с врожденными пороками. Недоразвитыми слухом, зрением, умственными способностями, сердцем. И он старался все у них выправить.

— Теперь вроде бы вспомнил. У нас и правда было человек шесть Монь.

— А если девочка — то Маня. Он их потом передавал в Дом малютки, а оттуда — к нам. И следил, чтобы именно к нам, потому что очень уважал папу.

— Так что же наш Моня? — Андрей Кириллович все же перевел нить разговора на искомый объект.

— Если это он, то это был вообще человек особенный. Так сказать, типичный пример того, как мальчик на глазах всех остальных выстраивает самого себя. Да вы же его должны помнить, он и вас наверняка просил подсадить его на перекладину.

И Андрей Кириллович на самом деле смутно вспомнил какого-то мелкого хилятика, который часто стоял у перекладин и клянчил, чтобы старшие приподняли его. А потом, уцепившись, упорно подтягивался раз за разом. У них в каждом коридоре стояли по две перекладины и лежали на полу под ними маты. Он вспомнил вроде бы и еще случаи с этим же пацаненком. Андрей, тогда уже старший, встал пораньше, чтобы поготовиться в утренней тишине к экзамену. Погода за окном была премерзкая — дождь и ветер. А он вдруг увидел бегущего вокруг здания малыша в длинных темно-синих детдомовских трусах и майке. Оказалось, что этот малыш встает так рано каждое утро и пробегает по нескольку кругов в любую погоду.

— Он же поступил к нам совсем слабеньким, и, знаете, ему даже свой рост удалось потом увеличить. Его забрали на спецобучение раньше всех. Протестировали, тогда только органы работали с американскими тестами, и увезли.

— Мне бы фотографии… Если есть, конечно, — попросил наконец Андрей Кириллович.

— Сейчас-сейчас посмотрим. — И дочь сняла с полки несколько альбомов. — Как раз эти годы. Тут они обязательно должны быть… Сейчас найду…

Она стала листать первый из них, наткнулась на пустую страницу и открыла второй. Во втором, где-то посередине, тоже половина страницы была пустой. И в третьем — тоже.

— Интересное дело! Я их видела совсем недавно, — растерянно проговорила она, отставляя альбомы в сторону. — Нет фотографий. Странно просто! Куда они могли деться?

— Вы никому альбомы не отдавали?

— Да нет, никому. Да и кому они могут понадобиться, кроме нас?! Ничего не понимаю! — Она была расстроена всерьез.

— Ну хорошо, если найдутся, а они наверняка найдутся, вы позвоните мне. — Андрей Кириллович оставил свои телефоны. — А я запишу, как его звали, этого мальчика.

— Соломон Зельцер. Отчества я не помню. Отчества Соломон Давидович давал разные, по именам православных святых, в зависимости от дня.

— Конгломерат какой-то!

— Да ему сколько раз говорили: «Соломон Давидович, вы — замечательный специалист, вас уважают, у вас мировая слава, — он же стал потом академиком, — но зачем вы детям-то своим именами жизнь портите!» А он рассмеется и следующего опять Моней назовет.

Андрей Кириллович записал имена воспитанников, которые, по воспоминаниям дочери, могли хорошо помнить этого Моню-Скунса, потом дал несколько полезных советов по житейским делам, сказал, что даже пришлет в помощь своего знакомого адвоката, и на этом распрощался.

Итог посещения оказался близким к нулю.

Он возвращался в офис и с печалью думал о том, как эта быстрая веселая девочка уже состарилась.

Идолище требует жертв

Прошло три дня, но в жизни Ольги Журавлевой ничего страшного не случилось, и она даже почти забыла о надвигающихся неприятностях: о «визите троих» и назначении в гимназию нового директора. Начались выходные, и Ольга вздохнула. По крайней мере до понедельника можно быть спокойной относительно нового директора. А вот лесные братья скорее всего работают и по воскресеньям. У них, надо думать, ненормированный рабочий день. Но «пиджак» с подручными также не появился.

Однако чему быть, того не миновать. В понедельник в учительской появился вышедший с больничного Леня Казанцев. Он ни словом не упомянул о заявлении, только подал бухгалтеру больничный лист, на котором в графе «Заболевание» значилось: «Острое нервное переутомление». Он, как обычно, зашел в свой кабинет. Учителя затаили дыхание, ожидая, что будет делать без пяти минут бывший директор.

Леонид Яковлевич спокойно удалился в свой кабинет, собрал свои книги и другие вещи и сложил их на столе, а затем вернулся в учительскую.

— Стол-то найдется для меня? — спросил он. Все переглянулись. Свободного стола; разумеется, не было. Первой нашлась Ольга.

— Давай пока ко мне на стол. Я эту полку тебе освобожу и верхний ящик. А появится новый, он как раз вот сюда и влезет. Давай я тебе помогу книги переносить.

Все очнулись, только когда Леня с Ольгой принесли в учительскую первую партию пожитков пока еще директора.

В этот момент в учительскую ворвался Петя Сосновский и трагическим голосом произнес:

— Господа, я хочу сообщить вам пренеприятное известие!

Все замерли.

— Ну и какой он из себя? — спросила Алла Александровна.

— Чистый крокодил! — ответил историк.

— Чистый крокодил во всех случаях предпочтительнее грязного, — философски заметил Алик Поливанов.

— Идет! — Петр Иванович прижал палец к губам. — Надо встретить его достойно. По коням!

Все бросились каждый к своему столу и углубились в первые попавшиеся печатные материалы. Аллочка сунула в стол чашку, Петя на всякий случай повернул лицом к стене бюстик Зевса-громовержца.