Книга Дети зимы - Лия Флеминг

Пастор Бентли не держал слуг и сам проводил Хепзибу в дом. На его сером, изможденном лице горели страстью и рвением глубоко запавшие глаза. Его жилище напоминало скорее монашескую келью, весьма запущенную. Постеленный на полу тростник загнил и нуждался в обновлении. В этом доме не хватало женских рук, чтобы привнести в него хоть какой-то уют, обмести паутину со стен, убрать с полки книги и поставить туда какой-нибудь кувшинчик. Из мебели в доме был лишь голый грязноватый стол, который срочно требовалось выскоблить дочиста, табурет и жесткая скамья, и больше ничего, разве что церковные книги в грубом ящике.

Хепзиба с нерешительной улыбкой протянула свой дар, но пастор испуганно отпрянул, когда заглянул под ткань.

– Я надеюсь, что это не какой-то рождественский подарок, госпожа Сноуден. Я не могу принимать такие вещи, – пробормотал он.

– Нет-нет. Просто теперь пришло время забоя свиней, и Рождество тут ни при чем, – торопливо ответила она. – Хозяйство у нас небольшое, и это просто излишек. Вы много раз говорили нам, что нужно делиться тем, что посылает Бог, с другими людьми. Мы с Натаниэлем почтем за честь предложить вам этот скромный дар для вашего удовольствия.

– Удовольствия? Нет уж, – заявил Бентли. – Жирная пища в брюхе порождает плотские потребности, и они не подчиняются высшему разуму. Пока я у вас Божий пастырь, у меня не должно быть никаких плотских утех. Удовольствие ведет к похоти и обжорству.

– Жалко, если мне придется нести студень домой. Я ведь не хотела вводить вас в искушение. Я хотела как лучше, но, кажется, ошиблась, – сказала она и хотела забрать узелок. Но пастор остановил ее руку.

– Не спешите, госпожа. Я не сомневаюсь, что Господь в Его мудрости сподобил вас на такой жест милосердия. Я вижу, что вы предлагаете ваш дар со всей искренностью духа, а этого нельзя сказать о некоторых ваших сородичах. – Пастор выхватил из ее рук узелок и посадил Хепзибу на скамью; служанка осталась стоять в тени. – В минувшее воскресенье я слышал, как ваша кузина Нортон отрицала слово Божие. Она является предо мной каждую неделю и держится заносчиво; приводит своего ребенка в идолопоклоннических папских одеждах. Разве не так? – Его горящие глаза вонзились в нее.

– Сэр, у моей сестры во Христе в последнее время было много бедствий. Она вдова и пока еще не привыкла к новым, стесненным обстоятельствам. Она не умеет молчать и держать при себе свои взгляды, – ответила она с неожиданной для себя искренностью.

– Взгляды? Надо же! Какие взгляды могут быть у вдовы? – закричал Бентли. – Священное Писание запрещает женщинам говорить во время богослужения. Как она смеет сомневаться в Священном Писании? Она празднует Рождество или нет? Я вас спрашиваю!

Ее лицо вспыхнуло от жара, хотя в доме было прохладно. Все высказывания Бланш были услышаны; у церковных стен были уши. Многие прихожане с радостью ждали наказания для еще одной представительницы семьи Нортон.

– Понимаете, в былые времена Нортоны жили богато, часто принимали гостей, но все это прекратилось, когда Англия была объявлена республикой, – пролепетала Хепзиба. Это было все, что она могла придумать в защиту Бланш.

– Мне приятно это слышать, но как мне поступить? Она и дальше намерена бросать мне вызов и устраивать в своей часовне католическую мессу?

Пастор задавал ей такие прямые вопросы, а она слишком растерялась и не могла говорить неправду.

Как Господь ответит на ее мольбы, если она будет лгать Его служителю?

– Я не знаю, сэр; она редко бывает у нас, – уклонилась она от ответа. – Мы не суем нос в дела друг друга. Знаю только, что она посещает церковь, как и положено.

– Но я опасаюсь, что в ней живет бунтарский дух. Боюсь за ее вечную душу. Разве она не из семьи роялистов? Небольшое наказание пойдет ей на пользу. – Он улыбнулся щербатым ртом; его дыхание напоминало прогорклое молоко.

Что он имел в виду, говоря о «небольшом наказании»? Он хочет проучить Бланш? Хепзиба задрожала от страха.

– Если хотите, я сама с ней поговорю… – предложила она.

– Нет, но вы должны рассказывать мне обо всем, что она говорит и делает. Господь придет без предупреждения среди ночи. Мы должны каждый день готовиться к Страшному Суду. У меня есть свои собственные планы на госпожу Нортон. Если какая-либо душа нуждается в смирении…

Его слова улетели куда-то мимо. Хепзиба поднялась со скамьи в полуобморочном состоянии, ее подташнивало от запаха дыма и немытого тела, а также от мысли о том, что этот человек намерен преследовать ее кузину и впредь.

Я должна предупредить ее как можно скорее, чтобы она остерегалась его соглядатаев, подумала она. Ее испугал безумный голод, появившийся в глазах пастора. Она уже жалела, что принесла ему студень и что, сама того не желая, разожгла в нем ненависть к Бланш.

На следующее утро, проснувшись, они увидели, что все окрестности покрыты снежным ковром. Декабрьский снег долго не тает и запирает все дороги. Впрочем, Хепзиба увидела в этом добрый знак – непогода удержит пастора Бентли от поездки в Банкуэлл, расположенный ниже по течению. Ему будет трудно разнюхивать что-либо насчет кузины Бланш. Эта мысль принесла ей некоторое утешение.

Все-таки Бланш была ее близкой родственницей, да еще с маленьким ребенком. Хепзиба решила послать слугу к Бланш с предостережением, чтобы она не злила пастора и не провоцировала его на всякие идиотские действия. Еще лучше, если Бланш с дочкой приедут к ней на ферму, где им не будет ничего угрожать. Пастор не осмелится нагрянуть к ним без предупреждения, с пятнами свежего студня на куртке. На следующую ночь тоже шел густой снег, заваливший все дороги. Пока что до дома Бланш было не добраться.

* * *

Анона Нортон с восторгом смотрела в окно на свежий снег, покрывший пушистым ковром лужайки и дорожки вокруг Банкуэлл-Хауса. Ей хотелось бегать по снегу, оставляя глубокие следы, как олень, танцевать, лепить снежки… Но мама не выпускала ее из дома, из боязни, что она простудится и испортит свои башмаки. Почему они жили вдали от всех, взаперти в этом холодном доме, где еле горел огонь в камине, когда на улице было столько забав?

Снег накрыл белым покрывалом развалины возле дома. Все выглядело таинственным, словно мебель в чехлах в большой гостиной, холодной и пустой круглый год, где Анона скакала на своей любимой деревянной лошадке, глядя на портрет бедного папочки, который жил теперь на небесах. Папочка умер, когда она еще не родилась.

Она знала про злого дядьку Кромвеля. Его войска грабили всех в округе и забрали из их амбаров всю хорошую еду. Сейчас на разрушенных стенах рос плющ, а денег на их починку не было. Она знала, что мама спрятала шкатулку с украшениями и теперь продавала их понемногу и платила штрафы, чтобы не ходить в церковь каждую неделю.

Банкуэлл-Хаус стоял на холме, его окружал большой парк, но теперь тут все заросло. Соседние холмы защищали его от северного ветра, но вот от нового пастора и его вездесущих соглядатаев защитить не могли. Вместе с приездом пастора ледяной ветер перемен проник в Банкуэлл-Хаус. Теперь им не позволялось молиться в их собственной маленькой часовне, и они делали это тайком. Еще мама сказала, что солдаты ободрали со стен часовни все убранство и превратили ее в конюшню. Анона даже немного радовалась за лошадей, что им было там хорошо, но они оставили там жуткую грязь. Когда солдаты ушли, в часовне снова навели порядок, насколько это было возможно; окна загородили досками, поскольку все витражи были разбиты. Некоторые из жителей деревни приходили на богослужения – никто не мог остановить старого патера Майкла; он являлся из-за реки, из своего укрытия, и служил мессу.