Книга Фосфор - Свен Лагер

«Фанни, — думаю я, — Фанни, я ведь тоже до сих пор не знал, что пробуждает во мне хромота. Слышишь ли ты меня, Фанни?»

Теперь у нас счет один-один. Неплохо. Сравнялись. Сначала Фанни заработала очко, когда я с самого начала излишне на нее запал и она это заметила. Потом — один-один, когда она так же смехотворно вышла из себя и разгорячилась из-за искалеченных русских женщин, как я из-за нее. Прихрамывающей. Счет равный. Или вот, движение из стороны в сторону. Так все приходит в движение, через откровения, мелочи, обмен личными жемчужинками. Иногда равновесие рушится, если один использует временный перевес, чтобы окончательно одержать вверх из глупого, непреодолимого рефлекса. Или если по жадности не предлагает жемчужину. При этом ведь ни проигрывать, ни выигрывать тут нечего. Просто нужно немного раскрыть душу.

Теперь я знаю, почему разговаривал с некоторыми девочками всю ночь напролет, пока мы, оба усталые, не оказывались в постели. Где занимались от усталости сексом. Чистой воды отчаяние в конце длинного текста, в котором ничего не происходит. В итоге ты просто трахаешься. Потому что от разговоров уже глотка пересохла. Ну и этим все заканчивалось. Вот почему ничего серьезного не получилось с теми девушками, с которыми я болтал до одури, потому что хотел с ними переспать.

Никакого волшебства. И даже внутреннего душевного родства. У Раймона Радиге в «Бале у графа Орже» есть одна жестокая фраза: «Как скучно желать кого-то, с кем ты не связан узами родства». Жестоко, но верно, правда? Родство притягивает меня к Фанни. Она мне не сестра и не кузина, и все же мы родные. Наверно, родственные души, думается мне.

Но откуда я знаю, что Фанни ко мне тянет? Фанни ищет свои сигареты. Микро спит на траве, рот у него разинут, и я вижу, как маленькие букашки пляшут над его лицом в его нутэлловском дыхании.

— Погоди, у меня есть.

И несколько мгновений мы хлопаем себя по карманам. Я даю ей сигарету, другую беру сам, и мы подставляем их под пламя зажигалки. Были бы они колбаской, которую мы медленно поедали бы, каждый со своей стороны. Но мы курим. Каждый по отдельности подносим к лицу тлеющий табак. Мы тоже ложимся в траву и смотрим в небо. Я убираю волосы с ее лица, и тогда она смотрит на меня.

— У меня есть парень, — говорит она и видит ужас у меня на лице. Два-один. Затем она проводит ладонью по моей щеке.

— Только не надо жалости, — говорю я. Она убирает руку и снова смотрит в небо. «Проклятие», — думаю я. Перепрыгнули. Все маневры, которые используешь лишь бы сойтись поближе. Трюки и выверты, два шага вперед, шаг назад и краткий миг презрения, всегда наступающий после бурных переживаний — как остаточный образ, зеленое солнце на веках, после того как закрыл глаза. Краткое презрение, после которого влюбляешься еще сильнее, но уже по-другому, глубже, больнее. Все перепрыгнули: усталость, возбуждение, ослепление, милую чушь. И первый поцелуй.

После первого поцелуя ток течет по другим проводам. Enter Level 2[6]. Ну разве не может все пройти нормально и без эксцессов? Разве не могут два молодых человека просто полюбить друг друга и позволить себе быть смешными? До сего момента я был опьянен, сейчас протрезвел. Я целую Фанни, и она сопротивляется, и в тот момент, когда она все-таки открывает рот, чтобы ответить мне поцелуем, я встаю.

— Идем, — говорю я, — прогуляемся.

И она берет меня за руку, и мы идем по серому тротуару, сквозь теплое летнее марево, тяжело стоящее над городом. И почему мне сейчас не по себе? Какой холодный и тяжелый. Тоже своего рода опьянение, опьянение глубиной… столько тонн холодной воды надо мною…

30. Кошерная любовь. Мороженое

Мы проходим мимо золоченой луковицы синагоги. Перед ней торчат полицейские. Скучающие оккупанты, да и только. Люди выходят из трамвая, смеются, задирают головы. Потом спотыкаются о пьяного бомжа, дрыхнущего на верхней ступени, и снова смеются. На террасе тайского ресторана парочка тыкает палочками в горшок и лакомится кусочками курицы. Мы проходим мимо какого-то дома. Сквозь одну из трещин пробивается маленькое деревце, и мы молчим.

Ну, есть у нее друг, что дальше? Да я из него все дерьмо выбью. В узел завяжу. В пол впечатаю. Суку эту. Когда она вернется домой, он наверняка сперва пару раз ей вставит, эта свинья. Он воняет чесноком и пивом. Пусть только встретится мне! Вот черт, не получается почему-то, и все. Время неподходящее, понимаю. И нет настроения расспрашивать ее почему.

Перед еврейской пекарней красуется надпись:

«Здесь вы можете купить кошерное мороженое».

А мы заходим туда и спрашиваем, нет ли у них еще и кошерной колы. Женщина смеется, нет, говорит, такого не бывает. Кола сама по себе кошерная, и мы осматриваемся, воздух тут вроде как затхлый, с гнильцой, словно в испорченной морозилке.

Я говорю Фанни:

— Представь себе, что ты в Нью-Йорке. Похоже, правда? Посмотри на шоколадки. Мука, консервы, щетки — все с иностранными названиями и с иностранными жизнями. Само по себе уже путешествие.

Это тоже нужно включить в список моих нововведений, чтобы на каждой улице был хотя бы один магазинчик с абсолютно неизвестными вещами. Чтобы дышалось свободнее. Все из какой-нибудь одной страны. Что-то вроде наших культурных центров, но только наоборот. Чтобы магазинчик каждой страны выглядел и пах, как у себя на родине. Не просто понемножку отсюда и оттуда… Целиком. Открываешь дверь и заходишь в другой мир.

Я покупаю Фанни кошерный «херши» с семенами подсолнуха.

— Не буду же я объяснять этой женщине, — говорю я ей, выйдя из магазина, — что с удовольствием погулял бы сейчас по улицам Берлина с кошерной колой в руке.

— Чушь, — фыркает Фанни.

— Нет, сама подумай. Такая красная баночка, и там, где обычно написано «light» или «сhеггу», красовалась бы надпись: «kosher».

Она лишь качает головой и снова молчит. Я смотрю на нее, и мне опять становится дурно. Что за бред? Какая еще кола? Ведь рядом со мной идет девушка, которую я люблю! Это же анекдот. Я не знаю ее и двух часов. Остаточный образ на веках, девушка с чарующими движениями. Фанни под часами Всемирного времени. Фотография в памяти, моя маленькая калека. Пупырышки гусиной кожи на ее руке… А теперь? Что теперь рядом со мной? Мир крутится вокруг нас. Если сейчас мимо пройдет кто-нибудь, кого я впервые увидел только сегодня, я, наверное, подумаю: сколько же мы не виделись? Да и вообще, что это за город? Впервые его вижу.

Фанни тоже могла быть старой, забытой любовью, а мы идем рука об руку, и все никак не поймем, почему не можем быть вместе. Так, наверное, думает каждый, кто нас увидит. Два серьезных лица, рядом. Я снова беру Фанни за руку. Рука ледяная и потная. Я беру ее и вытираю насухо о свою рубашку, а затем растираю своими ладонями, и Фанни невольно смеется. Пусть лишь чуть-чуть, но смеется.

— Все-таки это странно, — говорю я ей, — такой город в городе. Живешь себе целую вечность в западной части, и вдруг поднимается занавес, и вот вам — еще один город. Я о нем так давно мечтал. За стеной целый город, и он гораздо больше. И в сравнении с этим новым городом старая, западная часть — всего лишь маленький, жалкий пригород, застроенное поле, и только. В новом городе, оказывается, есть переулки, холмы, трамвайные линии, крошечные площади, развалины. Как и в любом нормальном городе. Все, чего мне, там всегда не хватало, находится здесь.