Книга Ты сияй, звезда ночная - Каори Экуни

Мы медленно плывем к остановке, тормозим на месте, с которого аттракцион начинается. Слышится восторженный гомон людей, расстегивающих ремни безопасности и вылезающих из кабинок.

Ханеки, склонившись ко мне, что-то говорит, и я еле разбираю слова, почти утонувшие в шуме и гаме вокруг:

— Неужто мы не сможем встречаться с тобой вот так, хотя бы изредка? Просто — как добрые друзья?

Он говорит не «добрые друзья», a «good friends» — по-английски.

Добрые друзья? И какого ж ответа он от меня ждет? Мы выбираемся из кабинки, сходим на твердую землю. Меня все еще малость пошатывает.

— Знаешь, не надо наезжать на Мидзухо-чан. Она всего лишь выполняла просьбу твоего мужа, — объясняет Ханеки, пока мы сходим по ступенькам, — и каждый мой волосок встает дыбом.

— Что ты сейчас сказал? Мой муж? Мой?

У выхода нас поджидают Мидзухо и Юта.

— Ответь мне, чей муж кого и о чем попросил?!

— Муцуки попросил. Меня… пригласить Ханеки-сан погулять с нами, — лепечет Мидзухо.

Мир плывет у меня перед глазами.

И пока Ханеки с Ютой поодаль крутятся на «тюльпане», Мидзухо рассказывает мне о телефонном разговоре, который состоялся у нее днем раньше. Рассказывает об идиотском звонке Муцуки. Он, похоже, уже тогда твердо решил с нами не ходить.

— Я пытаюсь узнать — почему? А он мне не говорит. А потом говорит-можно попросить тебя об одолжении? Говорит — знаю, что это прозвучит странно, но ты, случайно, не знакома с Ханеки, бывшим бой-френдом Секо? — Мидзухо тараторит все быстрее, она явно злится. — Я говорю — конечно, знакома, мы сколько раз все вчетвером общались, и все такое. А он спрашивает — не могла бы я, значит, пригласить вместо него в парк Ханеки? А я не знаю, что сказать. Я спрашиваю — да зачем? А он мне и отвечает: ну, понимаешь, состояние Секо в последнее время нестабильно. Депрессия у нее. Я говорю — ну и что с того? А твой Муцуки тут мне на полном серьезе и заявляет: по-моему, неплохо бы ей было любовника завести! Нет, вот так прямо и говорит, ты себе представляешь?! Я, конечно, говорю — я против. А он — что ты думаешь? Он смеется и говорит: я, понимаешь, в этом отношении для нее не гожусь. Не мое, понимаешь, это поле деятельности. А потом опять уже серьезно — только запомни, ей не любой ее бывший подойдет!

Кровь моя закипает от ярости. Хочется одного — немедленно помчаться домой и душу из него вышибить. Как он мог?! Глаза стало заволакивать слезами. Я прикрываю веки, но капли, горячие, как огонь, просачиваются сквозь ресницы и сбегают по щекам. Думаю — нет. Я его не прощу. Этого я не прощу ему никогда.

Я пытаюсь уйти, но Мидзухо хватает меня за руку.

— Ну, теперь твоя очередь объяснять, — заявляет она. — Что происходит? У вас, братцы, что, разлад какой-то?

И вот тут слезы льются рекой. Горло обжигает, я всхлипываю. Наверное, с этой красной до ушей физиономией я похожа на мартышку! Люди оглядываются в нашу сторону, но мне плевать. Значит, даже послание у него на пейджере сегодня утром — тоже часть хитрого плана?! А я-то за него беспокоилась, боялась — вдруг у него снова депрессия начнется, вдруг он опять есть перестанет! Я же на мертвых из-за него злилась!!! Подхватываю первое, что под руку попалось, — сумку Мидзухо — и принимаюсь швырять оземь ее содержимое, предмет за предметом. Упаковка желтеньких салфеток для рук. Косметичка. Записная книжечка. Коричневый кожаный футляр для темных очков. Щетка для волос. Пирожные для Юты. А Ханеки-то?! Господи, какой идиот! У него что — совсем ни стыда, ни совести?! Участвует в их кретинских интригах, делает, что ни прикажут! Я сажусь на землю и по-детски реву в голос.

Мидзухо присаживается рядом, гладит меня по плечу, но слезы не утихают. С карусели возвращаются Ханеки и Юта, вокруг нас потихоньку собираются люди. Я слышу их голоса, слышу, как кто-то спрашивает — ей что, с сердцем плохо?

В конце концов меня, впервые в жизни, кладут на носилки и уносят в медпункт. Кладут на жесткую белоснежную койку. Мне уже совершенно все равно, что со мной происходит. У меня плакать и то сил не осталось. Пожилая женщина в белом пальцами приоткрывает мои веки, осматривает зрачки. Спрашивает:

— Как вы там, живы?

Снимает с меня туфли. Прикладывает ко лбу холодное мокрое полотенце.

— Вы просто чуть-чуть отдохните, а потом посмотрим, как будете себя чувствовать, — говорит она и сжимает мое запястье. — Господи Боже, да у вас же пульс зашкаливает!

Я хочу сказать ей: «Не надо, зря время теряете», — но так приятно ощущать на глазах прохладу полотенца, так приятно, когда ступни в одних чулках овевает свежий ветер! Там, наверное, где-то — открытое окно. Бодрая музыка и веселые голоса. Вспоминаю — когда-то, много лет назад, я филонила на уроках физкультуры и проводила целые часы, вот так же растянувшись на койке в школьном медпункте.

— Я стопроцентно иду звонить Муцуки, — говорит встревоженная Мидзухо. — Где бы он ни был, уверена, способ с ним связаться есть.

— А я вот не считаю, что это — хорошая идея. Секо-сан — девушка экспрессивная. Иногда она способна на отчаянно импульсивные выходки. Полчасика, часик — и она совершенно успокоится. Не думаю, что стоит отрывать от работы ее мужа!

— Не в том дело, — выплевывает Мидзухо. — Речь о том, что виноват во всем он!

Щекой я чувствую чье-то дыхание. Чуть приоткрываю глаза — посмотреть, кто это. Из-под лежащего у меня на веках полотенца замечаю краюшек футболки Юты. Он склонился к кровати и серьезно меня рассматривает… да, я сейчас — зрелище еще то. Чувствую, как его взгляд ползет по моему лицу куда-то влево. Меня это начинает раздражать. Что делать — не знаю. Наконец, когда терпеть больше невозможно, рывком высвобождаю из-под простыни руку. На секунду он замирает… а потом протягивает свою дрожащую ручку и вкладывает ее в мою.

У него крошечная, теплая, влажная лапка.

Муцуки приезжает, когда я то ли сплю, то ли дремлю. Какой-то бодрствующей частичкой сознания улавливаю голоса — вот Муцуки благодарит медсестру, а Мидзухо отчитывает Муцуки, а Муцуки и Ханеки, официально представленные друг другу, делают надлежащие реверансы. Муцуки медленно подходит к кровати. Напрягаю все свои чувства, пытаюсь ощутить его всем своим существом. Его шаги. Самый факт его присутствия.

Он откладывает полотенце. Убирает волосы, прилипшие к моему лбу. Ладонь его сухая и теплая, как осеннее солнце.

— Прости меня. Прости.

Кончиками пальцев он касается моих век. Говорит, говорит, но так тихо, что я никак не могу разобрать слов. Думаю — он знает, я не сплю. Я словно заперта в клетку из водяных струй. Мяконькое такое заточение. Муцуки преотлично понимает, через что мне приходится проходить, да и я тоже все о нем знаю. А Ханеки? А поддельный вызов на пейджер? Не могу больше на него злиться. Чувствую его пальцы на своих веках. Ну почему мы снова и снова мучаем друг друга?

— Секо, Секо! — Мидзухо легонько тянет меня за ногу, пытаясь разбудить.