Книга Что рассказал мне Казанова - Сьюзен Сван

Мы ели плов и еще какое-то ароматное кушанье из мелко нарубленного мяса, завернутого в листья винограда, его здесь подают с томатным соусом. Затем меня угостили маленькими птичками, зажаренными на вертеле, и, наконец, засахаренными фруктами. Моя новая подруга подарила мне два красивых браслета. Но я даже не успела поблагодарить ее, потому что появились слуги и повели меня по коридору, носящему имя Золотая Дорога.

Как я выжила в ту ночь? Ответ прост. Я смотрела на этого старого турка, своего мужа, дыхание которого пахло заплесневелой тканью, забытой на чердаке, кожа которого была сухой как пергамент, на это мягкое, надутое существо, обессиленное, как поведали мне женщины, своим гаремом, а затем закрывала глаза и представляла на его месте тебя».

Тут я услышала легкий стон и посмотрела на своего гостя. Никогда раньше я не видела, чтобы мужчины давали волю слезам, по крайней мере мужчины его положения и возраста, и почувствовала себя глубоко опечаленной.

– Мне очень жаль, – прошептала я. – Может, лучше прекратить чтение?

– Сердце мое поет, слушая вас. Как будто я слышу голос самой Эме. Прошу вас не останавливайтесь, мисс Адамс.

И я продолжила:

– «О, дорогой мой, за несколько недель до встречи с султаном я поняла, что ношу в чреве твоего ребенка. Если бы ты только мог спасти меня, ты, который сбежал из самой страшной тюрьмы Венецианской республики. Я так несчастна в Турции, среди мусульман. Сераль, несмотря на всю свою красоту и роскошь, – отделанные причудливыми решетками комнаты, непостижимые арабские библиотеки, великолепные ванны, кухни, где есть большие ледяные ямы, сделанные из снега, завернутого во фланель и привезенного с вершины горы Олимп специально для того, чтобы делать шербет и другие прохладительные напитки, – сераль для меня такая оке тюрьма, как для тебя Герцогский дворец в Венеции.

Жена султана обещала помочь мне с побегом. Заклинаю тебя: не пиши мне. Это слишком опасно. Одна из одалисок, которая, как говорят в гареме, была «у него на примете», исчезла на прошлой неделе. Ходят слухи, что ее засунули в мешок и бросили в воды Босфора, так как эта женщина влюбилась во французского торговца., Я не могу позволить себе быть столь же неосторожной, как она, Я намереваюсь выжить, любовь моя, и вернуться к тебе.

Твоя Эме

Постскриптум.

Прошли месяцы с тех пор, как я начала писать тебе это письмо. До чего же странным было рождение нашего сына, Джакомо. Они поместили меня в королевское родильное кресло, сделанное из орехового дерева в форме лошадиной подковы с плоским сиденьем, тогда как средняя жена возносила хвалу Аллаху. Когда все было кончено и наш сын, Махмуд, появился на свет, эти суеверные женщины положили ему на пупок три кунжутных семечка, чтобы защитить от злого глаза, уложили меня в кровать под вышитый золотом платок, а на живот мне поместили Коран, завернутый в шелковую ткань. Чтобы отпраздновать рождение Махмуда, мой муж, султан, веря, что это его сын распорядился повесить клетки с соловьями в зарослях сирени По его приказу рядом с огромными стеклянными шарами наполненными разноцветной водой, были размещены источники света, чтобы отражать струи дворцовых фонтанов. И, не будь я столь несчастна, я бы, наверное, обомлела от всей этой красоты, однако, душа моя, все мои мысли были только о тебе. Никто не ведает о моей ярости и о моем отчаянии. Сейчас ребенок сидит на коленях своей няни, балующей его марципановой водой, чтобы малыш, не шалил. Мальчик улыбается мне, пока я пишу эти строки».

Она родила вам сына! Сейчас он уже юноша. Вы должны найти их обоих, сказала я, думая, как одинока старость без тех, кого любишь.

Отец говорит, что я отрицаю природу вселенной, так как хочу спасти близких мне людей от горя и бед. Он очень любит цитировать Экклезиаста: «Ибо всему свое время… есть время рождаться, и есть время умирать…». Но отец стал атеистом после смерти матери, и у него нет права цитировать Библию для подкрепления своих аргументов.

– Я могу помочь вам.

– Вы поможете мне? – мягко спросит Казанова.

– С удовольствием. Вы должны спасти свою подругу из этого ужасного мира.

– Возможно, он не более ужасен, чем наш. – И мой собеседник отвернулся, чтобы я не смогла видеть выражения его лица. Когда Казанова снова взглянул на меня, я протянула ему руку и твердо пожала ее.

– Для американки вы прекрасно владеете французским, – сказал Казанова, улыбаясь. – Можно я приду еще раз? У меня есть второе письмо, и я бы хотел, чтобы вы тоже его прочитали.

Я заколебалась, представив, что скажет об этих встречах отец.

– А может, нам лучше встретиться в кафе?

Я почувствовала, как морщинка разочарования исказила его лицо, но она исчезла столь быстро, что я ничего не могу сказать с уверенностью.

– На людях шумно. Но я понимаю, что наша дружба может причинить неприятности вам и человеку, занимающему положение вашего отца. Поэтому давайте встретимся во «Флориане» на рассвете, когда вся Венеция еще сладко спит».

Люси отвлеклась. Когда она обедала с Ли во «Флориане», ей показалось, что она увидела молодого фотографа возле входа, хотя полной уверенности у девушки не было, так как не смогла разглядеть его лица. Люси нравилось думать, что это кафе существовало еще во времена Казановы и Желанной Адамс.

– Это будет настоящее приключение, – заверил меня Казанова. – В этот час кошки рыскают в поисках добычи, и поистине увлекательно наблюдать, как они охотятся на голубей, а те улетают от них в облака.

Я согласилась, так как мне хотелось посмотреть на величие этой прославленной площади, когда на ней не будет никого, кроме четвероногих граждан Венеции. Казанова отдал мне письмо, чтобы я могла переписать его в свой дневник, после чего поклонился и вышел. Финетт принялась лаять вослед хозяину. Я положила собачку на колени и принялась чесать ей шерсть специальной щеткой, которую Казанова мне оставил. Трогательно было видеть меланхолию на мордочке этого маленького создания, обычно столь радостно возбужденного, и я подумала о той привязанности, которую хозяин питает к своей любимице, и о безнадежных обстоятельствах, окружающих мать его ребенка. Если бы только я могла им помочь.

Ах, я начинаю верить, что мой новый друг является тем, за кого себя выдает. Может быть я излишне доверчива?

Плодотворная Мысль Дня: Доверие иногда должно быть вознаграждаемо, или оно не будет в чести у человеческого сердца.

6 мая 1797 года

Финетт исчезла, и я в отчаянии.

Этим утром я пришла на площадь Святого Марка на рассвете, а его там не было. Только на лестнице стояли два французских солдата. Они переводили стрелки на часах на французский манер: сутки у них начинаются в полночь, так же, как и в Америке. До прибытия армии Наполеона отсчет новых суток здесь начинался в сумерки. Вид солдат, передвигающих стрелки старых венецианских часов, расстроил меня, и я впервые отчетливо поняла, что нахожусь в покоренном городе. Свет заливал все вокруг, и маленькие темные кошачьи тени появились на площади – мимолетные, подобно дымным завиткам. Они мелькали между колонн аркады, но нигде не было и признака синьора Казановы. По крайней мере, насчет кошек он не солгал. Во мне вздымалось странное желание, которого я не понимала. Казалось, что это чувство связано с моим новым другом. Я физически ощущала его присутствие на площади, так же как и в тот, первый вечер, когда Казанова последовал за мной на башню, и мне казалось, что шевалье направляет мои мысли и чувства.