Книга Домашние задания - Якоб Аржуни

Да, сколько бы Пабло ни взрослел, но Линде никогда не перестанет заботиться о своем сыне.

— Итак, насчет вашего носа, — сказал врач из «скорой помощи» и выпрямился. — Бояться нечего, там ничего не сломано. А губу я вам хорошо заклеил, через два-три дня заживет.

Врач «скорой», сидя рядом с Линде на диване, окинул взглядом гостиную. На стенах гравюры, эстампы, книжные полки, бюстик Клейста.

— Вы сказали, что с кем-то поссорились?

Линде кивнул:

— С бывшим приятелем моей дочери. Это он меня так разукрасил.

Доктор коротко хохотнул:

— Ах, вот оно что! А я уж было удивился. Вы совсем не похожи на драчуна. А что случилось? Вы не одобрили его кандидатуру? Устаревшие патриархальные взгляды?

Линде попытался улыбнуться, насколько позволили пластыри.

— К сожалению, нет. Моя дочь сама дала ему отставку, а мне пришлось отдуваться.

— Ну, я бы не отпустил его так просто на все четыре стороны. Он вас отделал по всем правилам.

— Да ну Бог с ним. Я как-нибудь переживу, и, в сущности, он совсем неплохой парень. Эта история его очень обидела.

— Забавно это слышать, особенно от вас.

— Я знаю. Но ведь это только внешние раны. Их легче пережить.

— Тут вы, скорее всего, правы. И тем не менее я бы на вашем месте… — Врач «скорой» побросал пластырь и ножницы в свой саквояж, щелкнул крышкой, взял саквояж и встал с дивана. — Похоже, вы великодушный человек.

— Спасибо. — Линде понравились слова врача.

— По правилам я должен был бы сообщить о происшедшем в полицию: тяжелые телесные повреждения. Но мне думается, вы считаете это происшествие делом семейным.

— Да, конечно.

— Ну и прекрасно, тогда я… — Доктор поднял руку, прощаясь. — И как я уже говорил, если вы сегодня захотите поесть, попробуйте суп, или йогурт, или что-нибудь в этом роде.

— Спасибо, господин доктор, так и сделаю. До свидания.

— Надеюсь, что его не будет. — Врач «скорой» улыбнулся и зашагал к выходу.

— Еще раз большое спасибо! — крикнул Линде ему вслед.

— Не стоит благодарности. Устройте себе приятный вечер перед телевизором, — донеслось из прихожей.

После того как щелкнул замок входной двери, Линде вдруг почувствовал себя таким одиноким, что расплакался.

9

Когда Линде проснулся на диване, было уже темно. Лишь через окно падал тусклый свет от садового фонаря соседей. Обезболивающие таблетки, которые дал ему врач, видимо, обладали и снотворным действием. Некоторое время Линде оцепенело смотрел на оконное стекло, на черные сучья яблони за ним. Он слышал тихую музыку, что-то восточное, в воздухе чувствовался легкий запах мяса, приготовленного на гриле. Вероятно, соседи устроили вечеринку в саду. Восточная музыка или, вернее, поп-музыка с восточными мотивами и арабским или турецким пением с некоторого времени стала весьма модной среди либеральных слоев рейхенхаймской публики. У Линде тоже имелось два или три компакт-диска из Франции, но ставил он их только в присутствии Ингрид или Пабло. По каким-то непонятным причинам, их Линде про себя называл «назад к природе», эта музыка — за исключением концертов для фортепиано — была единственная, против которой Ингрид никогда не возражала. Иногда она даже слегка покачивала ногой в такт и однажды сказала: «Как бы мне хотелось побывать в пустыне».

Ну так посмотри на свою жизнь, подумал тогда Линде, но этого он, конечно, вслух не сказал, заметив лишь: «Это наверняка было бы очень интересно».

Пабло же вообще не любил такую музыку, Линде это видел и чувствовал, однако по идеологическим причинам сын в этом не признавался. Поэтому он говорил о положении алжирских иммигрантов во Франции, скороговоркой называл несколько цифр и дат, после чего быстро скрывался в своей комнате. Лишь несколько месяцев назад Линде обнаружил, что Пабло прятал в ящике своего письменного стола внушительную коллекцию немецких шлягеров на CD. Тайком он слушал на своем плеере по большей части безнадежное старье. Откуда только Пабло все это выкопал? Линде очень хотелось поговорить с сыном на эту тему, особенно из-за его трудностей с девушками. Потому что сегодня практически исключено произвести впечатление хоть на кого-нибудь таким отстоем. Наоборот, любая мало-мальски привлекательная девушка, едва услышав «Я увидел тебя — это шок для меня», сразу сделает ноги. С другой стороны, его радовало, что его сын вообще имел хоть какую-то романтическую жилку, и ему не хотелось расспросами ее порвать. И все-таки странно: зачем сыну немецкие шлягеры? Какую тоску он ими утолял? Или это был тихий протест, своего рода шизоидное сопротивление своей жизни под властью «Эмнисти»? Или неосознанный мятеж против в общем и целом все же очень современных родителей?

Линде поднял руку и взглянул на светящийся циферблат. Двадцать минут двенадцатого. Он испуганно вскочил. Больше четырех часов прошло после визита врача. Где же Пабло?

Он выпрямился, быстро ощупал лицо, встал с дивана и пошел по темному дому наверх, в комнату Пабло. Включил свет. Ничего не изменилось. Он опять спустился вниз и направился в палисадник. Здесь тоже все по-прежнему: мопед так и стоял у стены, «тойоты» не было. Линде почувствовал, что его охватывает паника. Пабло очень редко так поздно приходил домой.

Вернувшись в дом, он по дороге на кухню нажимал на все включатели, пока везде не стало светло, и, хотя врач из-за обезболивающих средств не советовал этого делать, достал из кухонного шкафа бутылку коньяка и налил себе рюмку. Может, позвонить в «Эмнисти»? Или одноклассникам Пабло? Корнелиусу? Линде тешил себя мыслью, что Корнелиус — друг его сына, но они были скорее коллегами. И все же Пабло уважал Корнелиуса как сотрудника «Эмнисти» и, когда выбирали школьный парламент, голосовал за него. Может, сын поехал к нему, наконец-то преодолел всем известную робость и сказал: «Послушай, у меня с отцом произошло нечто ужасное, очень надо с кем-нибудь об этом поговорить». — «Конечно! Входи, я рад тебе. Давно уже подумывал, надо бы нам…»

А вдруг Пабло расскажет тому о Мартине? Не дай Бог, если семейство Хоэнру узнает об этих грязных упреках… Линде быстро схватил рюмку и бутылку коньяка и пошел к телефону в своей комнате. И пока он размышлял, что ему следует сказать, к примеру, если трубку возьмет отец семейства и, может быть, перед тем стоит зареванный Пабло, который только что рассказал всей семье, что говорила его сестрица об отце, раздался звонок. Линде вздрогнул. Он отметил, как тихо прозвенел звонок, и его пронзила мысль: наверное, кто-то из Хоэнру уже пытался ему дозвониться. «Господин Линде, мне кажется, нам надо друг с другом кое-что обсудить. Я адвокат, и ваш сын мне только что…»

Линде опрокинул рюмку с коньяком и громко сказал: «В этом нет ни капли правды, господин Хоэнру. Вы, вероятно, не знаете: мать Мартины — душевнобольная». Против этого господину Хоэнру возразить будет нечего, это доказуемо, а потом все остальное само собой прояснится.