Книга Мика и Альфред - Владимир Кунин

Услышал за спиной странный скрип, но не повернулся.

— На-ко вот. — Из-за Микиной спины швейцар протянул ему большое теплое красное яблоко. — Настоящий апорт.

Мика молча взял яблоко.

— Это ты его? — тихо спросил швейцар.

— Что?

— Опрокинул ты его?

— Наверное. Я и сам толком не знаю.

— Я так и подумал, что ты, — тихо проговорил швейцар. — У тебя глаз был… Будто ты не в себе малость.

— Я и сейчас не в себе, — признался Мика.

— Не-е-е… Сейчас у тебя совсем другой глаз. Ты ешь, ешь…

— Потом, — сказал Мика и спрятал яблоко в карман бушлата. — Можно я посижу здесь? Сюда машина наша должна прийти.

— Сиди, — сказал швейцар и, скрипя протезом, стал подниматься к своему месту у дверей. — Сиди. Мне не жалко.

* * *

… Через час к гостинице подкатил детдомовский «воронок».

Влезая внутрь фургона через заднюю дверь и протискиваясь сквозь конвойный отсек, отгороженный проволочной сеткой с внутренней распахнутой сейчас дверцей, Мика сразу же почувствовал в воздухе стойкий запах плана. Или анаши. Как кому нравится…

Серые солдатские одеяла, перевязанные в пачки, заполняли чуть ли не весь фургон. По самый нижний обрез маленьких окошек в железных решетках.

Уже перекурившиеся анашой паханы валялись наверху и по очереди прихлебывали из водочной бутылки, закусывали ломтями свежего хлеба, которые отрезали от целой буханки большой парикмахерской опасной бритвой.

В угол, под самый потолок фургона, забился маленький заплаканный Валерик. Тихо поскуливал, закрывая ухо грязной ладошкой. Чем-то не угодил своим паханам.

— О!.. — завопил один из бугров, увидев Мику. — Свежак сам ползет! Счас мы тебя в два смычка харить будем! «Косушкой» задвинешься? Или из пузыря — для храбрости?…

— Не буду я ничего, — коротко ответил Мика. Наверх, на кучу пачек с одеялами, не полез — от греха подальше. Сдвинул три пачки к конвойной дверце и пристроился внизу, привалившись спиной к проволочной сетке отсека.

— Не! Он чегой-то не понял! Бля буду, в рот меня телопатя! А ну, лезь сюда, художник хуев!.. — прокричал один из паханов, подражая голосу Кости-капитана из кинофильма «Заключенные».

Второй глотнул из бутылки, пропел дурным хрипатым голосом:

Нашан бар, нашан бар?

Я спросил раз у татар.

А татары мне в ответ:

«Анашу не курим, нет!»

С нескрываемым интересом поглядел вниз на Мику.

— Ты! Интеллигент сраный! А жиды анашу курят?

Мика промолчал. Только почувствовал, как голову начинает заполнять мутная, пульсирующая боль и тело охватывает уже знакомый иссушающий жар…

— Я тебя спрашиваю — евреи планом задвигаются или нет? — настойчиво повторил второй.

— Не знаю, — еле выдавил из себя Мика.

— Он же, сучара, с нами даже побазарить не хочет!.. Ну, бляха муха, расписать его, что ли? — поразился первый пахан и вытер лезвие опасной бритвы о полу бушлата маленького скулящего Валерки.

— Нет, — возразил ему второй. — Мы его сначала отдрючим, а уж потом придумаем, чего с им делать. А ну, Абрам гребаный, сблочивай клифт, спускай портки и лезь сюда! А то яйца отрежем!..

— Ты у нас теперь неделю кровью срать будешь! — расхохотался его приятель.

Он повалился на спину и стал расстегивать свои штаны, распутывать завязки кальсон.

* * *

А Мика видел только страшно исхудавшую и бледную маму в какой-то больничной палате…плачущего, небритого отца…

…голубые, полные паники глаза холеного Ольшевского…пшено из лопнувшего пакета, консервы по всему фойе…

* * *

А потом все померкло… Исчезло.

А вместо всего пригрезившегося остались лишь две отвратительные, кривляющиеся морды на кипах старых солдатских одеял…

И пляшущая опасная бритва перед глазами!..

Успел только крикнуть маленькому Валерке:

— Пацан!!! В сторону!..

* * *

«…и по заключению судебно-медицинской экспертизы смерть их наступила в результате острого отравления метиловым спиртом со значительной примесью различных сивушных масел…» — прочитал заведующий детдома для т/в подростков и уже от себя добавил: — Вот что такое базарная водка…

Весь детдом был собран в «актовом зале» — бывшем овощехранилище, задекорированном плакатами, «Боевыми листками» и лозунгами на красных полотнищах. Ну и, само собой, портретами вождей. Часть портретов писал Мика Поляков…

«Трудновоспитуемые» сидели на длинных деревянных лавках, лицом к некоему подобию сцены.

Там стоял стол, покрытый красной материей, а за столом с актом заключения судебно-медицинской экспертизы в руках стоял заведующий детдомом — высокий, тощий, больной туберкулезом человек лет сорока пяти, бывший сотрудник разных органов.

Слева от заведующего сидел низенький, брюхатый казах — начальник Каскеленского райотдела милиции. Справа — «кум» — действующий сотрудник органов, но в гражданском. А рядом с ним — второй секретарь райкома комсомола — молоденький симпатяга-уйгур. Он уже успел повоевать, получить пулю в живот, вылечиться в одном из московских госпиталей, там же комиссоваться вчистую и вернуться в свой родной Каскелен. В детдоме бывал часто, и пацаны относились к нему хорошо и уважительно. По первому требованию пацанов второй секретарь задирал гимнастерку, нижнюю байковую рубаху и давал всем посмотреть свою рану на животе — куда вошла немецкая пуля.

Все сидевшие за кумачовым столом на сцене знали, что никакой судебно-медицинской экспертизы практически не было, вскрытие трупов уж и подавно никто не производил, а заключение судмедэксперта сочинялось древним провинциальным способом.

Милицейский следователь и обычный доктор из местной больнички заскочили на минутку в морг, мельком глянули на бывших паханов, а потом вернулись в милицию и там перешли к осмотру «вещдоков» — вещественных доказательств, найденных у трупов и около них.

Помяли в пальцах коричневые комочки плана, проверили его добротную маслянистость, по запаху определили длительность выдержки анаши, похвалили за высокое качество и честно поделили план между собой.

С отвращением понюхали бутылку с остатками водки, и доктор сказал следователю склочным голосом:

— Нажрутся всякого говна, откинут лапти, а ты потом возись с ними!

— М-да… — туманно согласился следователь и закурил самокрутку. — Где ж ее теперь хорошую возьмешь?…

— Заходи вечерком, — предложил доктор. — Чистеньким ректификатом угощу.

— Точно! — оживился следователь. — А я закусь соображу. Мы тут вчера реквизнули кой-чего — о-о-очень под спиртяшку пойдет!