Книга Песня моряка - Кен Кизи

— Видите? Ему понравилось. — Гнев прошел, но содеянное продолжает доставлять ей удовольствие. — Может, его долбануть еще раз…

— Алиса, ты сука… — близнецы приближаются, — лучше отдай бутылку, пока я не…

Она опускает бутылку на голову собеседнику, прежде чем тот успевает сообщить, что именно намеревается сделать. И он падает так же аккуратно, как старина Дружок. Второй Луп обходит машину сзади и набрасывается на Алису прежде, чем она успевает повернуться. Она оказывает ему отчаянное сопротивление, ощущая исходящую от него свинячью вонь и опасаясь, что ее снова начнет тошнить. Поэтому она испытывает облегчение, когда бывшие поблизости полицейские слышат ее ругань и приходят к ней на помощь.

После того как изложение версий в участке заканчивается, они наконец приходят к соглашению: если Оскар и Эдгар не станут предъявлять Алисе обвинений в хулиганстве, она не будет подавать иск против старины Дружка, который чреват двухмесячным пребыванием в карантине. Тогда и полицейские смогут не заполнять длинные рапорты и не будить дежурного сержанта, дремлющего в одной из пустующих камер. Все дружелюбно расстаются в два пополуночи, как раз в тот момент, когда после непродолжительной передышки появляется солнце. Босая и сильно помятая, но не утратившая бутылки Алиса возобновляет свой путь домой.

Она минует магазин Герке и начинает оглядываться в поисках укромного местечка, так как ее опять мучают позывы рвоты, когда рядом с ней притормаживает здоровый белый фургон.

— Садись, Алиса. Похоже, тебе это не помешает.

Она залезает в машину. Мысли у нее слегка путаются, и она не видит причин, почему бы не сделать это. Когда фургон трогается с места, она спрашивает, с какой стати он все еще болтается здесь.

— Я думала, ты отправился домой.

— Если помнишь, я отправился приводить в порядок баркас. А вот теперь еду домой.

— Добросовестная блядь.

Он не отвечает. Она не выносит подобного обращения, особенно когда его себе позволяет этот античный хлыщ, но терпит. К тому же как бы ей ни хотелось поговорить, сейчас она может говорить только об одном — о своей стычке с Оскаром, Эдгаром и Дружком.

— Ты в мотель?

Алиса бормочет что-то невразумительное. Пусть подавится. Машину подбрасывает и трясет, когда Соллес объезжает ухабы и рытвины. Клювы буревестников на подоле Алисы постукивают друг о друга. И все события предшествующего вечера представляются ей точно такой же чередой плоских, бессвязных, дребезжащих эпизодов. И все из-за одной бутылки шампанского! Правду говорят: огненная вода добра индейцам не приносит.

Они трясутся до тех пор, пока она не вопит:

— Стой, черт побери!

Соллес тормозит и выпускает ее из машины. На этот раз ее выворачивает уже до основания. Когда перед глазами перестают мелькать серебристые мушки, она снова забирается в машину. Она обхватывает колени руками и дрожит, пока Соллес заводит машину и съезжает с обочины на дорогу.

— Послушай, Соллес, ¦— она поворачивается к нему, не поднимая головы.

— Чем я тебе так мешаю? Какого черта ты постоянно оказываешься у меня на пути? А? Что ты устроил на причале из-за моего платья? Что все это значит?

Соллес не отвечает.

— Тебе завидно, что мне в кои-то веки хорошо? Что теперь у меня есть муж и влиятельный сын? Достало. Останови машину.

Соллес снова съезжает на обочину, на этот раз так резко, что Алиса не может удержаться от смеха.

— Испугался, что я испачкаю твой драгоценный фургончик? Большое спасибо, меня уже больше не тошнит, я просто выхожу. — Она хлопает дверцей и, не оглядываясь, направляется прочь. — Спокойной ебаной ночи.

На негнущихся деревянных ногах она идет по песчаной обочине к заросшей камышами погрузочной площадке. Одетая, как кукла, в смешной национальный костюм, который шуршит и звенит при каждом шаге. Для того, чтобы оказаться в своем старом добром, добром старом мотеле, ей надо пересечь площадку — и она дома. Козырь, оставленный про запас. Она ничего не имела против карт, особенно покера, просто ее бесили казино. Покер — хороший учитель. Держи карты поближе к себе и всегда имей козырь про запас. Она всегда считала, что именно эта ее способность и привлекла к ней Кармоди — ему нравилось, как она играет. Она была хорошим партнером в классическом покере. Кармоди был человеком азартным, а азартные люди всегда нуждаются в соседстве консерваторов. Они помогают им лавировать.

Как только Алиса оказывается в полукруге коттеджей, ей становится лучше. Это ее настоящий дом; здесь, среди женщин и детей, она провела времени больше, чем в каком бы то ни было другом месте города. Разве что не считая церкви. Но церковь не в счет. Церковь — место общественное, самое общественное, ибо принадлежит Богу. А вот эти грубо сколоченные коттеджи, занявшие круговую оборону от всяческих неприятностей, предоставляли и защиту, и право на частную жизнь.

Несмотря на восход солнца, многие окна освещены. Она открывает дверь подсобки и поднимается наверх по винтовой лестнице. Ключ по-прежнему открывает замок. Она опускается на бесформенный матрас, ощущая головокружение. Через несколько минут встает и задергивает шторы. Может, это ей поможет прийти в себя. Ни черта. Комнату продолжает раскачивать из стороны в сторону. И дело тут не в шампанском. Дело тут — она сбрасывает платье и останавливается перед зеркалом — в круговерти образов. Они ритмично прибывают и прибывают, пока не начинает теснить грудь, а потом отступают назад. Модильяни. Они становятся более сдержанными. Казалось бы, почему юной особе, в жилах которой текла кровь, генетически предрасполагавшая к неразборчивости, не отдаться было старику Рубенсу… но только не свирепой Алисе… Алиса, она всегда шла против течения — проводить в школу — нет, спасибо, и подвозить не надо, и никаких киношек после занятий, спасибо, не нуждаюсь в вашей помощи, никаких смоляных чучелок, спасибо, масла не надо, и уберите свои руки оттуда… никаких городских соблазнов и никакой гордости за столь ценимое славное наследие великой Аляски… и даже когда гордость просыпается, несмотря на лучшие побуждения, это совсем другое и совсем не напоминает показуху… насилие и совращение — жертва и соучастница, и оттого совращение оказывается еще большим насилием… а потому держи карты ближе к груди и всегда имей козырь про запас — только так можно стать костью у них в глотке!

Алиса снова опускается на матрас и натягивает на себя одеяло. Головокружение постепенно проходит, но заснуть она не может. В голове что-то пульсирует. Крики птиц возвещают о наступлении дня. Она снова встает и раздергивает шторы на большом окне. Внизу, на пустом дворе уже собрались три преданные вороны и с дюжину скептически настроенных чаек. Они смотрят на безумного ворона, спящего в открытом моторе гусеничного трактора. Даже во сне он выглядит безумным. Угловатое тело. Беспорядочно торчащие во все стороны перья. Иногда, разбуженный рассветом, он, закинув голову и растопырив крылья, начинает бегать по деталям двигателя, оглашая округу истошными криками, как провидец в состоянии экстаза. Но в это утро он все еще спит, сжавшись в черный потрепанный комок.