Книга Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно у меня в голове стал обретать форму образ дома моей мечты. Я зарисовывала понравившиеся детали – узор решетки, вписанный в интерьер сад камней – и думала, как расположить их на чертеже. По вечерам я показывала свои рисунки Юсукэ. Часто он был таким усталым, что мог только что-то промычать, но иногда мне казалось, что ему нравится тот или иной вариант нашего будущего дома.
– Как ты думаешь, когда мы начнем его строить? – спросила я как-то ночью.
Юсукэ вздохнул, как будто я задавала ему этот вопрос двадцать раз на дню, хотя на самом деле это был первый раз. Я училась, наблюдала, искала ключ к тому, как быть идеальной японской женой. И я начинала терять терпение. Мне до чертиков надоело мыть двери.
– Я поговорю с родителями, – сказал он. – Только дай мне еще немного времени.
Но вдруг все резко изменилось.* * *
Я вернулась с экскурсии по очередному выставочному дому. Мне особенно понравились эркеры в гостиной и чугунная винтовая лестница. Я уже предвкушала, как расскажу Юсукэ об итальянской плексигласовой раковине. Я с силой дернула дверную ручку и зашипела от боли. Днем мы никогда не запирали дверь, но сейчас она не поддавалась.
Я долго звонила в звонок – никакого результата. Позади дома была другая дверь. Я знала, что рядом на гвозде под связкой лука висел запасной ключ. Я нашла его, открыла дверь и попала в кухню. Там горел свет. Чайник на плите яростно свистел, исходя паром.
– Окасан?
В ответ – ничего.
Я выключила газ и свет и стала обходить комнату за комнатой. Ее нигде не было.
Я была несколько озадачена, но, кроме того, надо признаться, испытала чувство облегчения. Без ее надзора я могла поваляться на татами, почитать роман или даже уснуть. Можно было даже порисовать.
Я выбрала последнее и кинулась к мольберту. Уже несколько дней я собиралась написать вид из окон второго этажа – вершину горы Бидзан вдалеке, искрящуюся на солнце реку, синие черепичные крыши.
Поначалу я боялась, что она вернется и прервет меня, и не могла сосредоточиться. В доме ведь всегда найдется какой-нибудь пыльный угол, который надо хорошенько вымыть. Но постепенно я успокоилась, сконцентрировалась. Не осталось ничего, кроме света и цвета.
Телефон зазвонил в пять часов. Я не сразу его услышала, а услышав, некоторое время не обращала на него внимания. В конце концов, кому я нужна в этом городе? Но телефон звонил и звонил.
Это был Юсукэ. Он плакал.
– Отец умер. Сердечный приступ, прямо на объекте. Пропылесось большую комнату с татами.
Я сначала не поняла, как это может быть связано, но потом сообразила, что его мать привезет тело домой и скоро сюда на поминки соберутся родственники, соседи и коллеги отца Юсукэ.
Потом я стояла у окна и смотрела, как во двор въезжает «скорая». Юсукэ вышел из машины и подал руку матери. Она тяжело оперлась на нее. Она словно стала меньше ростом, чем утром, и постарела.
Я выбежала им навстречу, но меня отстранили. Мать Юсукэ громко всхлипывала. Юсукэ жестом дал мне понять, что я должна помочь внести тело его отца в дом.
Два санитара вытащили из задней двери машины тело, завернутое в ткань. Я стала его поддерживать. Даже через простыни и одежду я чувствовала тепло жизни, еще не до конца покинувшее тело. Отец Юсукэ был тяжел, как камень, – камень, грозивший утянуть меня на дно.
Сейчас полночь, и в бутылке молодого божоле осталась только четверть. Я сижу и предаюсь воспоминаниям. На коленях у меня раскрытый альбом с фотографиями, на глазах – слезы.
Вот Кею два года, он в плаще- хаппи и хатимаки . Он выглядит усталым – мы провели целый день на фестивале. Я помню, был теплый вечер, в небо взлетал салют – темнота, затем взрыв, и во все стороны разлетаются хвостатые кометы, на черном фоне расцветают розовые хризантемы, луну обступают разноцветные звезды. На обочине дороги стоят машины, бампер к бамперу, и наша среди них. Люди вышли и молча смотрят. Луна полная, желтоватая и блестящая, словно масло. Пахнет древесным углем, жареным мясом, собачьей мочой. Мост забит машинами, их огни как нитка со сверкающими камнями, протянутая через реку. Над рекой возвышается гора Бидзан. Кей показал пальцем и сказал: «Гора».
А на этой фотографии Кей сидит на кухонном столе с миской консервированных спагетти. Когда я была маленькой, я их очень любила. Я хотела поделиться с сыном всем, что запомнилось мне из детства. «Спагетти-Оу», «Кул-Эйд» и «Твинкиз», Чарли Браун, Скуби-Ду и Хеллоуин. Я хотела, чтобы он катался на механической лошади перед магазином «Крогерз» и рисовал цветными карандашами в дешевых детских книжках.
Меня так затянуло в прошлое, что, когда зазвонил телефон, я подняла трубку чисто машинально
– Моси-моси.
– Эй, привет, дружище. До тебя нелегко дозвониться. Я уже давно пытаюсь.
Эти бостонские гласные, которые не смог смягчить ни Париж, ни Голливуд, ни Мехико. Эта скороговорка, будто он куда-то опаздывает. Я почти вижу, как он нетерпеливо притопывает ногой. Всегда в движении, всегда на скорости. Он абсолютно неспособен управлять своей энергией.
– Привет, Филипп. Как ты? – Я тянусь за бокалом, но он падает. На татами наверняка останется пятно. – Как ты меня нашел? – спрашиваю я.
– Позвонил твоей матери. Самый простой способ.
– А где ты? – Связь такая хорошая, что кажется, будто он звонит из другого квартала.
– В Индонезии.
Добраться легко и просто. Час лету от Бангкока.
– Продвигаю кинематограф в массы.
Он работает в кинокомпании «Двадцатый век Фокс». Живет в небоскребе в Джакарте. Я спрашиваю, есть ли у него горничная, личный водитель. Он отвечает, что есть.
– А что Дженнифер? Вы еще вместе?
– Дружище, тут такая история… Она меня бросила. Не могла решить, кто ей больше нравится – мальчики или девочки.
– Да уж, поворотец. – Ага, не все коту масленица.
Он рассказывает, что она убежала с мексиканкой-режиссером, немного похожей на Фриду Кало, но с лесбийской короткой стрижкой.
– Так ты знаешь, кто такая Фрида Кало? – подкалываю я.
– Эй, полегче! Я кое-что понимаю в искусстве!
Я не говорю ему о том, что больше не пишу картин. Я не говорю, что потеряла сына. Ведь это всего лишь пьяный полуночный звонок бывшей подружке. Многие мужчины звонят бывшим подружкам, когда им одиноко. Но я не против. Мне и самой сейчас чертовски одиноко.
– Ну, – говорю я, – раз мы оба в Азии, может, выпьем как-нибудь кофе?
Я чувствую, как он улыбается.
– Может быть, на следующей неделе?
– Думаю, у меня найдется для тебя свободное время.
Я говорю ему, что скоро еду в Бангкок, чтобы обновить визу. Мы что-то планируем, обмениваемся парой игривых фраз, я кладу трубку и принимаюсь вытирать пролитое вино.
