Книга Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев

Ольга его очень внимательно слушала, перемешивая кофе. Начала запальчиво:

— Нет, ну это же специально, как провокация… Это не надо так воспринимать… Постмодернизм, понимаешь? Когда убили одного из подонков — раз, и перемотка назад! Или когда нож на дне лодки показывают, показывают, а они его бах, и выбросили за борт — типа как ружье не выстрелило. Такие режиссерские фишки, он как смеется над всеми штампами, — мне вот это понравилось.

— Я понимаю, но сам не могу так… Для меня жестокая вещь — это все, как барьер какой-то. Если там, допустим, убивают ребенка при родителях, и так далее… Не знаю, я просто уже никакие «фишки» не вижу и не воспринимаю. Может быть, это неправильно. — Паша помолчал и вдруг рассмеялся: — Ха, нас когда водили в кино в пятом классе, там сначала показывали такие старые агитационные ролики, про ПДД. Как сейчас помню, там мальчик бежит на красный свет и попадает под двадцать четвертую «Волгу», это-то не показывают, а показывают, как бутылка кефира (у него была какая-то авоська) падает на асфальт, под колесо… Так я не мог это вообще видеть и слышать! Потому что сразу думал — а как у него родители, бабушки-дедушки, им же позвонят, скажут… И я там закрывал глаза, старался, чтобы незаметно для всех…

Оля расхохоталась тоже — такой контраст с «постмодернизмом»! — и с таким облегчением.

А Паша вдруг увидел себя со стороны — улыбчивого, с иконно желтым от абажура лицом, — и запоздало удивился тому, что новая знакомая вообразила его ценителем кино. С чего все это началось, с утянутой и загримированной Любови Орловой, при распахнутых донельзя глазах?.. Случайность, но вот Ольга, получается, ждала его, чтобы сходить на этот полуподпольный показ, теперь выспрашивает его мнение, едва ли не подобострастно… А какой он киноман? Девушка из особняка заблуждалась, как, наверное, и во многом в жизни… Паша совершенно не шарил в кино, хавал что-то со всем поколением. Запомнилось, как в старших классах забились воровато на чью-то хату, мяли пивные баллоны, смотрели «Брат-2», герой которого — любитель правды — крушил и жег в медвежьих свитерах и с крашеными бровями. «Бойцовский клуб» — и та же звериная радость стаи…

Ей лучше и не знать.

Во вторую очередь он спохватился, что девушка специально позвала его на фильм, понравившийся ей фильм, а он выламывается теперь, ругает, со снисходительной рожей.

— Нет-нет! — запротестовала Ольга, когда он пытался что-то такое ей сумбурно изобразить. — Как раз такой взгляд — это очень даже интересно…

Они болтали и улыбались, болтали и снова улыбались. Кофейня опустела совсем, ночные официанты не проявляли энтузиазма, включив тихонько телевизор, и Паша замирал от ужаса и восторга, пытаясь сообразить, сколько же сейчас времени. (Телефон включить он побоялся.)

— А расскажи о себе, о своих друзьях. Кто они? — спрашивала, к примеру, Оля.

И Паша терялся совершенно, потому что: ну вот скажешь, например, про Игоря?..

— А вот этот парень, ну, который выступал сегодня?

Потребовались усилия, чтобы понять, что речь про Максима. «Парень», ничего себе. Впору уж «господин средних лет»…

— Нет, ну какой он мне друг… Хотя, ха, мы же троюродные братья, между прочим!

И он поведал в лицах о Максиме, о том, что человек приехал из такой глуши районной и всего такого сам добился, руками своими, мозгами, зубами. И вообще, когда человек веселый, артистичный и неунывающий, это многого стоит. Но со своими «пунктиками», конечно, а кто без них. Среди таких Паша назвал и фанатичный интерес к политике, вполне определенного плана. Потому что накануне как раз Максим вынес ему весь мозг бесконечными разговорами про закрытие в Питере издательства «Ультра-культура», как производное — про зажимание ртов, про «тоталитаризм» и прочие увлекательные вещи.

— Папа называет таких «минус-люди», — глубокомысленно бросила Ольга.

— В смысле?

Ольга прочла короткую, с чужих слов, лекцию, что большая беда страны — то, что серьезная часть национальной элиты (Оля была старательна, повторяя) всегда против власти, любой, неважно, кто в Кремле — Путин, Ельцин или кто еще. Все эти люди, будь то лучшие бизнесмены, лучшие музыканты, сисадмины, кто угодно, всегда будут в стороне от любых шагов государства, хоть самых жизненно важных, будут пыхтеть, бухтеть (Оля была старательна), совать палки в колеса. Они всегда против, отсюда «минус». Большая беда стране.

— Ну тогда уж «минус-граждане». А то как-то уж получается по-фашистски. — Паша усмехнулся, и Оля тут же рассмеялась, поняла, что обстановку надобно разрядить.

Павлу стало чуть неуютно при упоминании об Олином папе: интересно, это в порядке вещей, что она просиживает ночь неизвестно где?.. интересно, она тоже не включает телефон?..

— Ну а ты расскажи про своих друзей, — предложил он.

Ольга медлила, молчала. О ком ей было рассказывать? Об Инне?..

В школе Ольга общалась ровно со всеми — как ей казалось; была доброжелательна да мила, и словно видела себя со стороны. Ей, кстати, это нравилось.

— А ты знаешь, что ты как в кино? — спросила однажды, пристально глядя, эта странная новенькая — Инна. Они заговорили на какой-то из вечеринок, которые регулярно устраивались для их класса: обеспеченными родителями это поощрялось. Пусть хоть перетрахаются, но друг с другом.

Ольга не поняла.

— Ты как в кадре все время, понимаешь? Причем не так, как в современном кино, сейчас так не играют. Сейчас все по-бытовому. А ты держишь лицо, делаешь лицо.

Инна, странно раскованная вообще, лихо пила в тот вечер полузапретные коктейли, а Ольга чуть не впервые не знала — как реагировать. Обидеться? Но Инна уже рассказывала взахлеб про старое кино.

И завязалась странная дружба. Ольга ходила к новой подруге, они смотрели ленты с Мэри Пикфорд и Марлен Дитрих. У Инны оказалась огромная коллекция дисков (и редких!), плакатов, атрибутов… У Инны оказались странные увлечения, и Ольгу это завораживало: новый мир, новое… Они переодевались в костюмы а’ля Марлен Дитрих в «Голубом ангеле»: цилиндры, мундштуки, ледяные взгляды. Был даже тайный, неясный для самой Ольги, словно это тут же размывалось в памяти, момент, эпизод. Замирая, Ольга с восторженным ужасом ждала, что все это кончится каким-нибудь оглушительным скандалом, но кончилось, как ни странно, ничем: все растаяло, потерялась где-то Инна… Кажется, они переехали в Англию.

Но осталась любовь к кино, — и Ольга помнила про то, что она всегда — как в кино.

IX

Парадокс, но она многое делала по-новому, совсем по-другому. На ум лезло продолжение этой мысли, как якобы логичный вывод: «в Америке научилась», но Паша гнал от себя это, стонал, гнал даже сейчас, изнемогающий от того, как садистски медленно катится капля пота. Это был сумасшедший секс. И она — как сумасшедшая.

До содрогания соскучился по Наташиному телу и нашел в себе силы на секунду отстраниться; все так же: небольшие, но очень красивые груди — как виноградины, с торчащими в стороны сосками; живот вздымался — она как будто задыхалась, а внизу — тоненько выстриженная полоска, игриво условная, как боковина спичечного коробка; и сейчас чиркнет…