Книга Сделай это нежно - Ирэн Роздобудько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщины снова с горя наливают по рюмке…
* * *
Всего три года прошло с тех пор, как приезжал за Сливкой Владислав Вельченко. Приезжал из столицы, и вся местная малая и большая босячня бежала за ним по их улице до самого Сливкиного дома.
А потом сидели они на том холме, откуда видны терриконы, и Сливка сказала ему то, о чем сейчас не жалеет.
О чем жалеть, если и так понятно: прославленные футболисты женятся только на равных себе. На моделях, на актрисах или просто – на светских красавицах, дочерях олигархов, обеспеченных под завязку.
А Сливка – никто и ничто.
Сказала об этом коротко и замолчала. Знала: послушается. Он всегда ее слушался.
Сказала, как отрезала, а потом попросила пить. И жадно пила пепси-колу из протянутой им бутылки. А он только молчал и смотрел на нее, как она пьет, как отбрасывает волосы, как пытается прикурить сигарету, чтобы казаться такой, какой ее здесь знает каждая собака.
– Это все неправда! – говорит он.
– Это правда, – жестко говорит она и ловко сплевывает в пыль.
Как когда-то Марадона, думает Владислав и морщится…
– Ты теперь на другом уровне. А звезды… – говорит Сливка и улыбается: – Помнишь, как в одном кино: «Звезды никогда не сходят со своих орбит!» Да и мать я не брошу. Она в эту грязь корнями вросла. Да и пить начала. Куда я с ней? Лучше – мечтать. О том, что могло бы быть. Мне этого хватит.
– Бред, – говорит он. – Если бы я только мечтал, скажем, о футболе, ничего бы не было.
– Ты – другое дело. Это не совсем мечта. Ты с детства сумасшедший. И играл лучше всех. Это закономерно. Да и потом, если я даже поеду с тобой – что меня ждет? Вкусно жрать буду, в салонах нежиться и ждать тебя из поездок? На фига мне все это?
– А здесь лучше? – он обводит рукой холм и поселок.
– Пошли! – решительно встает Сливка. – Когда твой поезд? Не опоздаешь?
Они молча спускаются с холма – Сливка впереди, поникший Владислав плетется следом.
Где-то внизу тарахтит мотоцикл.
Сливка знает: это десятый круг у холма описывает Марадона. И никуда ей не деться. Она неожиданно резко останавливается, оборачивается к Владиславу – ей надо сказать что-то важное, то, что не повторит больше никогда, потому что встреча эта – последняя: нечего со столичными штучками путаться!
– Я хотела быть красивой, самой красивой из всех, – без всякого перехода с дерзким отчаянием говорит Сливка изумленному Владиславу. – Хотела завлекать мужчин, купаться в их желании быть со мной! Позволяла себе флиртовать! Сколько глупостей наделала, чтобы лучше быть, чтобы лежали они все передо мной – штабелями! Но это из-за того, что я знала: я принадлежу только тебе – вся, вся, вся. И только ты можешь знать, какая я под одеждой, – можешь положить мне руку, куда угодно. А если это сделает кто-то другой – будет убит на месте. В тот же миг! Хотела, чтобы ты мной гордился и видел: я улыбаюсь только тебе и чтобы все, все, все видели – как я тебя люблю! Думаешь, я несчастная?! Да я во сто раз буду несчастней там, куда ты меня зовешь. Я привыкла здесь – это как на переднем крае фронта, где все понятно с детства: кто свой, кто чужой, где правда, где ложь. Здесь одно сплошное кладбище, где все вместе хоронят своих. А что там? А…
Она машет рукой, быстро идет дальше, с холма – в переулок.
Ошеломленный Влад спешит за ней.
Он и не догадывается, что в переулке уже поджидают его болельщики с журналами, фотографиями, газетами и просто белыми листками бумаги – для автографов.
Толпа окружает Владислава.
Он рассеянно улыбается, механическим движением расписывается на фотографиях и журналах, следя за Сливкой, которая остановилась у киоска и смотрит на все это с улыбкой и иронией, мол, ну, разве я была не права?
Владислав кивает ей: я сейчас, подожди! Но люди все прибывают. Девушки даже успели нарвать цветов, протягивают букеты. И, он едва сдерживая досаду, что-то пишет, пишет, пишет в их блокнотах.
Но успевает заметить, как к Сливке подъезжает мотоцикл.
Она бросает взгляд на толпу и уже не улыбается.
Перебрасывает ногу через заднее сиденье…
Рев мотора.
И вот уже возле киоска никого нет…
Это было три года назад. Все вроде бы понятно. И уже даже не болит…
И с моделями он знаком, и дочери олигархов засыпают его приглашениями на «пати», и ниже чем в пятизвездочных отелях он теперь не живет.
* * *
– Ты куда? – вскакивает с кровати Николай. – Что за звонок?
– Никуда… – говорит Владислав. – Спи.
– Как – никуда, если ты одеваешься? Хочешь неприятностей? Завтра матч.
– Знаю.
Ему не до разговоров. Он надевает то, что было под рукой – спортивный костюм, достает из чемодана деньги, засовывает в карман.
Выглядывает в окно – десятый этаж…
Хорошо бы исчезнуть незаметно, ведь «че», суровый тренер, настороже и может запросто околачиваться в холле до полуночи, потому что знает: ребята молодые, а тут, в «Паласе», красивых проституток – немеряно. Вот и должен пасти их, как цыплят. Победа завтра необходима. Не будет победы – «хозяин» три шкуры спустит!
Вельченко осторожно выглядывает в коридор.
Так и есть! В конце маячит фигура в красном спортивном костюме! Здесь два лифта! И Владислав, прижимаясь к стене и не спуская глаз с тренера, продвигается в противоположную сторону.
Наталкивается на горничную в белой короне на безупречно причесанных блестящих волосах – везет сервированный и накрытый салфеткой столик.
Она уставилась.
Смотрит восторженно.
Владислав делает ей страшные глаза – тихо! И наконец поворачивает за угол, к лифту.
Кем-то занятый лифт гудит, не хочет останавливаться.
Вельченко слышит голос тренера, прижимается к стене, нервно бьет по кнопкам.
Наконец дверь бесшумно открывается.
– Стой, черт конопатый! Не пущу! – кричит «че».
Владислав вскакивает в лифт.
Двери мягко отрезают его от ярко освещенного коридора «Премьер Паласа».
До поселка детства – три часа на его «ямахе», пустяки…
Рано нынче снег выпал!
Завалил за ночь весь город. Небо просветленное, как глаза ангела.
Закрывает свою маленькую приходскую церковь отец Серафим (в быту – Петрович), зевает, задувает свечу. Домой бы надо поскорей.
И вздрагивает: выходит к нему из дальнего угла прихожанка, он ее еще вечером заметил – истово так поклоны била.
