Книга Намерение! - Любко Дереш

Низкие вибрации катятся по земной коре. Хочу опустить взгляд – снова неудача. Взгляд – четко вперед. Каменистая плоскость под ногами мерцает в текучем ветре. Внезапно в перспективе что-то отслаивается, и я понимаю, что в действительности вглядываюсь в дальнюю даль. Красный ветер теперь пролетает и сквозь мои глаза. Им становится легче, часть напряжения спадает. Сотрясение повторяется. Тут я отрываюсь от земли и словно становлюсь частицей потока, легкий и прозрачный. Теперь я вижу неземную картину – из-за горизонта выкатывается гигантское яйцо-писанка, размером с планету. Она разрисована коломыйским орнаментом, и она, несомненно, живая. Масштаб, который задала писанка, просто забивает взгляд. Писанку гонит красный ветер, под которым она катится и подскакивает, словно невесомая. Появляется еще одна писанка.

Неожиданно мой горизонт расширяется, и я вижу целый фронт писанок, катящихся под натиском Красного Ветра. «ЭТО НЕРЕСТ!!!» – мысль ошарашивает своей уверенностью. Нет никаких сомнений, это – нерест. Я начинаю смеяться, меня распирает от смеха, но вместо обычного хохота слышу оглушительные металлические реверберации. Меня начинает

10

трепать. Дрыгаю ногами и бьюсь оземь. Что называется, «нашла коза на кабель». Меня колотит, а я ржу.

Постепенно слух проясняется. Наконец доходит: я лежу под ливнем. Судороги, как и смех, стихают. Льет дождь, я лежу посреди полевой дороги, в выбоине, затопленной водой. Поверхность лужи кипит от массированной атаки капель. Встаю на карачки, струи хлещут по спине, заливают лицо. Впечатление – не передать. Пацаны, это пиздец!!

Ливень гудит стеной. Смывает с меня грязь, лепит одежду к телу. Дикими глазами таращусь на поле вокруг. Внизу дороги темнеет лесок. Хоботное. Еле волоча ноги, тащусь к селу.

11

Проснулся поутру как ни в чем не бывало. Тело пело от восторга, и я буквально выпорхнул из спальника и пропорхал так целый день. Я был гейзером вдохновения и оптимизма. К вечеру, правда, от такого экстаза чувствовал себя эмоционально опустошенным, но физический тонус оставался поразительно высоким. Из глаз словно вымыли по куску пластилина: они просто сияли изнутри хрустальным блеском. Да и вообще – казалось, я могу дышать глазами так же легко, как носом или ртом. То же самое было со всем телом, а особенно – со спиной.

После целого дня работы по дому (набралось помаленьку) я все еще был на таком подъеме, что хотелось танцевать. Пошел к себе в комнату. В ничем не нарушаемой тишине устроил причудливый балет с растяжками, размахиванием конечностями и пластикой, как в фильмах про Шаолинь.

12

Как шахматист видит взаимовлияние всех без исключения фигур на доске, так и я представлял жизнь набором фигур-впечатлений, сопряженных обстоятельствами времени и места. Каждое новое воспоминание, что приходило ко мне, становилось чем-то большим, чем просто впечатление. Оно, словно новая фигура, творило новый расклад сил в игре. Ничего не меняя, оно изменяло значение остальных фигур моего «я» – всех без исключения .

Припоминаете про «всегда все бывает в первый раз»? Красное – это то, что случилось впервые. Новая фигура, которую вывел противник. Мой внутренний шахматист никак не мог вписать ее в существовавшую расстановку сил. Это требовало чересчур глубокой работы по переосмыслению самой партии, в которую мы играли с этим огромным, таинственным миром. Но, черт побери, если уж я играю всерьез, то должен присматриваться к действиям противника!

13

Когда первый шок миновал, я понял, насколько сильно красное вдохновило меня. Что-то во мне словно прорвалось, и я наконец-то позволил себе поверить, что опыт красного не был сном или маревом. Ведь сон – это когда ложишься в кровать… расслабляешься… а не бум-бах-тарарах – наэлектризованное чужеземное перевозбуждение, которое рвет пределы. Каждая клеточка моего тела запомнила потустороннее и уж никак не блаженное пребывание в чужеродной среде.

Был и шок, был и стресс. Но что-то во мне отделилось и вышло на волю. Возможно, мой подсознательный гроссмейстер увидел, как можно по-новому толковать правила игры? Появилось причудливое, поглощающее ощущение – что-то промежуточное между хмельной радостью и холодным ужасом. Словно начали оправдываться самые смелые мои догадки про то, что такое память, что такое пространство, время… что такое «я».

Я утратил покой. Казалось, еще рывок – и я оторвусь от земли. Дойду до определенной принципиальной границы, за которой самое сокровенное мира сего станет явным.

Всеми способами я нагнетал вокруг себя это состояние иллюзорности, невзаправдашности мира. Напрасно пытался воспроизвести в мыслях ощущение красного ветра, надеясь, что память сжалится и покажет нерест писанок еще раз. На пару недель я потерял сон, так как мысли помимо воли крутились вокруг таинственных переживаний. Еще раз бросить взгляд ТУДА, В СЕРДЦЕ ЗАГАДКИ, превратилось в изнуряющее наваждение.

Но все мои стрелы пролетали мимо цели, и реки оставались реками, а долы – долами. Я чувствовал себя выдохшимся, пустым, на удивление обычным.

14

Всякое бывало.

Я поддавался минутным настроениям. Впадал в отчаяние. Брался за ум, напрягал волю и снова, снова, снова пытался добиться хоть какого-то результата. Доказать самому себе, что я это могу, умею. А если не умею, то научусь.

15

Пока моя воля была полностью направлена на прорыв сквозь пространство, прямо под носом у меня творились вещи простые, но необъяснимые. Обратить на них внимание помог случай.

Все произошло во вполне повседневной обстановке. Я ждал, когда на дворе перестанет дождить, чтобы прополоть по мокрому клубнику. Возле меня стоял стакан с соком. Сам я сидел на кухне за столом возле окна и читал книжку про Ю. А. Гагарина «Жизнь – прекрасное мгновенье».

На расстоянии трех шагов от места, где я сидел, стояла трехлитровая банка с яблочным соком. Не знаю, почему не переставил ее на стол, так как каждый раз, когда я выпивал сок из стакана, мне приходилось вставать, делать три шага к банке со стаканом в руке, наполнять стакан и возвращаться к книжке за стол. Все это делалось практически неосознанно, на автомате, поскольку мысленно я был где-то между книжкой и огородом.

Я допил сок, и стакан стоял пустой. Не отрываясь от чтения, я потянулся к нему, забыв, что он пустой. Еще не закончив движение, я напомнил себе, что тянусь к пустой посуде, поднял взгляд и обнаружил, что НА САМОМ ДЕЛЕ СТАКАН ПОЛОН. Не знаю, почему такой мелкий момент привлек столько внимания. Казалось бы, ну, забыл, не выпил всего и т. д. Самое простое чаще всего и самое правильное.

Единственное «но»: я прекрасно помнил, что сок уже допил и что собирался в очередной раз встать и наполнить стакан.

Такая вот простая предыстория того, что всколыхнуло меня сильнее, чем проникновение в красное .

Неизвестно почему целый день я возвращался к этому микроскопическому по сути конфузу, про который любой на моем месте давно бы уже забыл. Я бы тоже с радостью забыл, если бы был на месте любого, но я был тем, кем был, и это запрещало мне делать то, что на моем месте сделал бы любой.

Память мощно сталкивала два воспоминания. Первое – пустой стакан. Третье – полный стакан. От столкновения между воспоминаниями высекалась искра. А где же средний эпизод, в котором я поднимаю задницу с табуретки, подхожу к банке с соком и наполняю стакан?