Книга Нубук - Роман Сенчин

— И-ра! — повторила она раздельно, но без раздражения.

А я удовлетворенно кивнул:

— Потянет.

Володька заглушил мотор, убавил громкость своей магнитолы. Вылезать вроде как не собирался. Помявшись рядом с девушкой, я снова забрался в кабину.

— И что? Как?..

— Доставил на место, — равнодушно-безжалостно ответил он и пожелал: Приятного отдыха.

— А ты сам?

— Да нет, спасибо. — Он, чуть изогнув шею, поглядел через стекло на Иру, и голос его смягчился: — Иди, а то она вон замерзла уже. Не комплексуй. Выпить-то есть чего?

— Нету, — испугался я.

— А резинки?

— А?

— Ну, презервативы?

Я мотнул головой, холодея.

Володька опустил стекло, высунулся, спросил девушку:

— Презервативы есть?

От нее коротко и деловито:

— Конечно.

— Вот молодец. — Шеф похвалил ее и дал мне полушепотом ценный совет: Дверь закрой на нижний замок еще, а ключ спрячь. А то ночью смоется. Утром-то секс куда приятней… Да, еще, — Володька открыл бардачок, пошарил там, достал шарик фольги, — вот заглотни прямо сейчас. Помогает.

— А что это?

— Экстази. Да не бойся, глотай. Потом пить захочешь — пей побольше воды. Давай, давай!..

Я развернул фольгу, без промедлений сунул в рот маленькую, серого цвета таблеточку. Собрал побольше слюны и проглотил. Корябая глотку, она нехотя поползла вниз.

— Спасибо, Володь! — Я был ему искренне, глубоко благодарен; даже вопрос о деньгах за проститутку решил отложить на завтра, чтоб не опошлять момент финансовыми расчетами…

4

«Рома, дорогой наш сынок, здравствуй!

Сегодня 3 октября. А вчера наконец-то получили от тебя долгожданное письмо и адрес, где ты живешь. Радости нашей не было границ. Для нас твое письмо настоящий праздник! Как мы рады, что у тебя все хорошо, что ты устроился, Володя предоставил тебе целую отдельную квартиру и возможность хорошо зарабатывать. Но ты все равно сообщи, если вдруг будешь нуждаться!

Что у нас?

Слава Богу, живы и относительно здоровы. Хозяйственные дела двигаются, готовимся к зиме. Выкопали картошку, но точно не знаем, сколько. По крайней мере не меньше, чем в прошлом году. Отец привез еще дров и несколько хороших бревен, ошкурил их — наверное, придется подремонтировать забор.

Завтра собираемся снимать целлофан с теплиц. Огородный сезон закончен. Огурцы и несколько кустиков перца остались только в самой маленькой и теплой тепличке, которая у летней кухни. Цветов на них еще много, но завязи почти уже не появляются. Выкопали чеснок, сушили в ящиках, наберется около ведра — на зиму незаменимые витамины. В общей сложности посолила 25 банок помидоров и огурцов. Сегодня накопала хрена, буду крутить горлодер (очень много доспевает поздних, сморщенных помидоров). Торговля наша закончена, вчера, видимо, в последний раз съездила одна на автобусе с перцем, огурцами, чесноком. Вечером с отцом подсчитали, и получилось, что до 8 миллионов не дотянули всего 62 тысячи.

Отдали в ремонт аккумулятор. Если наладят, может, хватит его и на будущий сезон»…

Я и не ожидал, что первое же письмо от родителей читать будет настолько скучно. Зевота прямо разрывала рот. Я с трудом переползал взглядом со строчки на строчку…

«Вот такие наши дела. Погода у нас пока еще теплая, но по ночам все ближе к нулю. Заморозки были в середине сентября, а теперь бабье лето. Живем мы дружно.

Рома, посещаешь ли ты музеи? Мне так хочется опять побывать в Эрмитаже, в Русском, в Этнографическом, который там, где Кунсткамера. Часто вспоминаю, как часами ходила по ним, не могла насмотреться. Хоть ты теперь бывай чаще!

Какие спектакли идут в БДТ? Если будет возможность, ходи, а потом нам в письмах перескажешь. Ладно? Хоть так прикоснемся к «большой жизни». И вообще, интересно, что идет в театрах? Больше классика или современное? Как многое хочется знать, как там и что там вокруг тебя.

Очень хочется посоветовать, если выдастся такая возможность, запишись на подготовительные курсы в Пединститут или в университет. У тебя ведь есть способности. Историей увлекался, географией, литературой. Попробуй, может, поступишь. До 27 лет, говорят, можно на дневное отделение бесплатно. А потом захочешь, да поздно будет. Послушай меня, сынок!

Отец передает тебе большой привет, обещает написать на днях большое письмо. Сейчас занят дровами с утра до ночи… А ты передавай от нас привет и благодарность Володе.

Береги себя, будь осторожен во всем!

Мама».

Я сложил лист по старым сгибам, засунул обратно в конверт.

— Ну, что пишут? — тут же вопрос Володьки, точно он не «Мегаполис-экспресс» читал, а наблюдал все это время за мной.

— Привет тебе передают большой… В институт советуют поступать…

— У, это правильно. Я тоже собираюсь.

— Ты? — Я удивился. — Куда?

— На экономический. При универе открыли коммерческое отделение. В районе двух тысяч баксов за год. — Володька отложил газету, в его голосе появилась мечтательность. — Пора серьезными делами начинать заниматься. Обстановка вроде устанавливается, не сравнить с тем, что еще года два назад было. Разборки насчет каждого киоска, каждой точки, которая и сотни тысяч за день не дает. Кого надо, уже завалили, или они сами исчезли, а кто валил — успокоился. Теперь и нам разворачиваться можно. У меня планов-то — во! — Он резанул себя ребром ладони по горлу. — А мозгов пока не хватает…

— Кстати, — перебил я, — правда, что деньги менять собираются?

— Да не то чтоб менять, просто нули уберут. Было, скажем, десять тысяч, а станет десять рублей, а лимон — тысячей. Удобней, конечно, — меньше путаницы с этими пустыми нулями…

Я пошел во двор покурить. Письмо от родителей все-таки разбередило душу… Обнаружил его сегодня утром в ящике, но сразу прочитать не получилось — в метро была страшная давка, начиная от моей «Лесной» и кончая «Садовой». Но вот прочитал — и перед глазами вместо офиса, Володьки, коробок с обувью — наш огород, по-осеннему одноцветно-коричневый, унылый, усталый после пяти месяцев буйства растений; вспомнились те дела, какие обычно становились важными в конце сентября и в октябре, — за этот короткий срок, между почти летом и зимой, нужно так много успеть. А родители сейчас без меня… отец в одиночку вон дрова пилит…

Хорошо посидеть в такое время на перевернутом дном вверх ведре где-нибудь на бывшей грядке, покурить в кулак, ежась от несильного, но пронизывающего холодом ветра… на пруд глядеть, на дальний посеревший березовый лесок. Листья уже опали, верхушки деревьев кажутся какими-то дымчато-воздушными, способными в любой момент раствориться, исчезнуть… Становится грустно и сладко, хочется навсегда остаться сидеть, смотреть, курить, тоже раствориться в окружающем, готовом к снегу, к месяцам мертвой зимы… И лишь что-нибудь внешнее заставляет шевелиться дальше — поздняя муха, ищущая теплую щель, или, еще лучше, устало гребущие по небу, покрикивающие прощально родным северным землям журавли… А здесь… Накрапывает третий день подряд дождь, однообразно долбят капли крышу полуразвалившегося Никольского двора, такой же полуразвалившийся, изржавевший грузовичок с чурками вместо колес, марку которого (может, «ЗИЛ», может, «ГАЗ») определить издалека уже невозможно… Вот уборщица в черном халате, согнувшись, подковыляла к мусоросборнику, опрокинула в него ведро с чем-то жидким — какими-нибудь помоями из кафе…