Книга Демон Декарта - Владимир Рафеенко

«Думаете, это необходимо?»

Старичок удивился: «А как же иначе? Вас необходимо разрезать, если вам больше нравится, расчленить, выделить главное, затем второстепенное. Естественно, обнаружится масса придаточных. Пожалуйста, пример: «Вася выстрелил из револьвера, чтобы убить ворону». Кто выстрелил? Вася. Для чего выстрелил? Чтобы убить. Кого убить? Ворону. О чем мы говорим? Непонятно. Вася что сделал? Выстрелил. Куда выстрелил? В себя выстрелил. Не может быть. Почему? Потому что убил-то он ворону! Хрень какая-то выходит.

Между прочим, – старичок покачал головой, – эта история с вороной уже который год не выходит у меня из головы. Но можно через пару секунд попробовать вновь. Мы с вами, дорогой коллега, ученые, а ученым не пристало впадать в отчаяние по пустякам. Ученый, пьющий черный чай, отбросит злобу и печаль. Но ни в коем случае не алкоголь! Вам эта судьбически губительная жидкость крайне вредна!

Итак, давайте попробуем еще раз.

Вася выстрелил из револьвера, чтобы убить ворону. Чувствуете? Сама ситуация предполагает некоторое развитие. Некую тайну мистического свойства».

«Отчего же прямо так мистического, – пожал плечами Иван, – да и чего тут тайного?»

«А очень просто, мой юный коллега, – оживился Цицерончик. – Вася, не будь дурак, стрелял не в зайца, не в белку, не в президента нашей несчастной республики, чего, казалось бы, проще, но в черную ворону! А она, в отличие от президента, имеет свое латинское название Corvus corone, а кроме этого является посредником между мирами. Питается падалью, но летает в небе. В ворона обращался Илья, пророк Божий, дабы принести пищу Христу. Черный ворон с белой головой означает алхимическую победу над распадом, а значит, и над энтропией, хамством, черствостью, эгоизмом, развратом, бездуховностью, всякой бессмыслицей и нарушением прав трудящихся на производстве. И, как следствие всего вышесказанного, над смертью, ибо что такое душевная черствость, дебелость, неумильность? Что такое нарушение прав трудящихся? Это смерть и еще раз смерть!

И вот, смотрите, мой друг, Вася берет револьвер и стреляет в ворону. Что должно быть в голове у человека, который стреляет в ворону? Мозги? Сомневаюсь. Но если допустить, что Вася – не учащийся профессионально-технического училища, имеющий неблагополучную генную историю, мы приходим к череде естественно возникающих вопросов. Кто взял револьвер? Вася. Для чего он его взял? Чтобы выстрелить. В кого? В ворону. Что происходит? Непонятно. Вася что сделал? Выстрелил. Куда выстрелил?

Да лучше бы, действительно, он в себя выстрелил, – пожевав пару секунд губами, проговорил старичок. – Чего, конечно, не может быть, потому что убил-то он ворону! Видите, снова выходит какая-то хрень!» Профессор пожал плечами и пригубил из чашки.

«А если все-таки Вася выстрелил в себя, – предположил Левкин, – а попал в ворону?» – «А что, – наклонил голову старичок, – вполне может быть. У него мог быть тремор на фоне делирия. Руки тряслись, вот и досталось бедной вороне то, что причиталось Васе. Впрочем, я думаю, не нам с вами, молодой человек, суждено поставить все точки над «i» в старой как мир истории о Васе и вороне. Ведь, кроме всего прочего, неясно, кто кого осилил в итоге или, точнее выразиться, в финале этой старинной, красивой и, согласитесь, по-настоящему величавой легенды. Чья, как говорится, взяла: Васина или вороны? Если он все-таки имеет ошибки в генном коде, то мог просто промазать. Ворона взлетела, махнула крыльями, сделала разворот, превратилась, для примера, в стратегический бомбардировщик «Б-52», не оставив таким образом Васе ни единого шанса.

Так что сами видите. Ну и, кроме того, сказано, «чтобы убить ворону»! Согласитесь, у Васи следует предположить неожиданно высокую степень просветленности, если мы решимся утверждать, будто он стрелял в себя, чтобы убить ее».

«Да, это маловероятно», – согласился Левкин.

«Ну, так и вот. Поскольку все равно их нет, тех, кто смог бы вас разрезать и изучить (временно нет, смею вас уверить), то попытаюсь просто вас отговорить. Милый мой, не стоит делать то, что вы все-таки неминуемо сделаете! Не стоит», – задорно повторил старичок, махнул крохотной ручкой и нажал на клавишу чайника. Тот вскипятил воду почти моментально. Старичок вытряхнул из маленького розового чайничка испитую заварку и всыпал туда новой. Залил кипятком. Моментально запахло сладковатым крупнолистовым чаем.

«Пока не понимаю, – пожал плечами Иван, придвинул, наконец, к себе большую кружку и в ожидании заварки положил туда три ложки сахара. Подумал и положил еще три. – Не понимаю вас». – «Да ладно вам, – хихикнул старичок, всматриваясь в Левкина веселыми внимательными глазками. – Сами расскажете, что в вас не так, или прикажете мне за вас расстараться?» – «Ну попробуйте», – пожал плечами Иван.

«Тогда вот что, – Цицерончик налил Левкину чаю, потом кипятка, – начнем издалека. С того, например, факта, что когда-то давным-давно как раз на этих холмах, справедливо именуемых Венендерскими, на которых и расположилась наша с вами промышленная провинция Z, жило племя. Что за племя, не важно, да я и не помню. Важно, что все это как-то связано со скандинавским богом. Имя его нам ничего не скажет, потому можно условно назвать его Васей».

«Я понял, – Иван поставил чашку на стол, – Вася взял револьвер и выстрелил себе в голову шесть раз. Пожалуй, пойду». – «Обожди! – Старичок сморщил лицо, превратившись на пару секунд в гнилую грушу дичку, оснащенную печальными глазами. – Быстрый какой! Ну, хотя бы песенку ты такую знаешь?» – «Какую?» Цицерончик поднял бровки и мелодично запел, забавно покачивая головой: «Я спросил у ясеня! Где моя любимая! Знаешь такую песню? Новый год встречал?»

«Знаю, встречал, – Иван скосил глаза на часы. – Срочные дела, – забормотал он, – неотложные визиты, конспекты, лекции». – «Так вот, эта песня о нем!» – «О нем?! О ком?» – Левкин поднял брови. «О дереве Иггдрасиль, соединяющем все миры, – радостно сообщил Цицерончик. – Он же ясень, Fraxinus, представитель древесных растений из семейства маслиновых, растущий на Венендерских холмах. И эта песня о нем! А слова к ней написал троцкист и враг народа Володя Киршон. «Я спросил у ясеня!» Читай – «спросил у Иггдрасиля!» На первый взгляд кажется, стишки о любви, а на самом деле – смотри, что тут замешено! Каково? Не зря, пожалуй, его расстреляли, как считаешь? Ну, то есть не Иггдрасиль, а Киршона. В корень смотрели товарищи. Смотрели и видели они этот Иггдрасиль в гробу! А Киршон-то каков? Ему ведь верили. На него надеялись».

Старичок снова превратился в грушу с глазами и стал прихлебывать чай, наблюдая за Иваном умными бусинками зрачков. «Просто офигеть, – проговорил Левкин и медленно, с сожалением отодвинул от себя чашку. Встал. – Приятно было побеседовать».

Ему вновь почудился старый чердак. Пыль. Полосы света, делящие пространство на ровные красивые плоскости, в которых двигалась мелкая янтарная пыль. Взялся за холодную металлическую дверную ручку, разболтанную и старую, как все в этом давно уже подлежащем сносу здании. Профессор не спеша нараспев прочитал-продекламировал ему в спину: «У него было много матерей и отцов, но матерью, которая родит его в смерть, станет птица».