Книга Щит земли русской - Владимир Буртовой

— Чего вещает? — спросил воевода Радко. Ежко скривил худое и длинное лицо, подергал тонкими пальцами рыжую бороду. Когда отвечал, глаза, прищуренные, повлажнели, словно боль нестерпимая подступила к сердцу торгового мужа:

— Бранит нас скверными словами. Русичей называет трусливыми и жирными баранами. На бой в поле зовет. — Ежко продолжал говорить размеренным голосом, будто и не речь ворога пересказывал, а укачивал в колыбели малого ребенка, и только красные пятна на щеках выдавали ярость, которая кипела в его душе. — Зовет он себя непобедимым богатырем по имени Куркач да похваляется при этом, будто нашего Славича, брата моего, жизни лишил! Его, дескать, копьем сбит на землю и его конем стоптан!

— Что-о? — закричал Янко так громко, что Вольга в испуге отпрянул от брата. — Так это он Славича жизни лишил? Пусти меня в поле, воевода Радко! Дай сойтись с ворогом! Хочу за Славича кровь печенежскую пролить!

Но воевода Радко посмотрел на Янка грустными глазами — о Славиче ворог напомнил похваляясь — и не разрешил:

— Нет, Янко. В поединке с таким сильным богатырем нужна сила крепкого мужа и опыт зрелого ратоборца. Рано тебе, Янко.

Янко огорчился отказом воеводы, он даже пальцы закусил от досады, а потом в степь глянул, примеряясь: не взять ли печенега стрелой? Но опасается находник, близко к стене не подступает.

Подошел киевлянин Вешняк и голову преклонил перед воеводой в просьбе:

— Дозволь мне выйти на поединок, воевода Радко. Надо проучить печенега. Негоже позволять поганым дурными словами чернить доброе имя русских дружинников.

— Иди, Вешняк, — и воевода Радко перекрестил Вешняка, будто он был епископ Никита, ныне сидящий в Киеве из-за осады. — Помни: у тебя за спиной будут открытые ворота — не кинулись бы туда коварные степняки. С богом, Вешняк, за землю Русскую, за честь ее!

Вешняк выехал из ворот, обогнул угол крепости по ирпеньскому пологому склону, направляясь к правой башне, чтобы потом выехать перед крепостью на ровное место.

Едва Вешняк появился перед южной стеной, как Куркач что-то выкрикнул, склонил копье к шее коня и ринулся с места. Вешняк же спокойно взял круглый щит из-за спины, копье с широким наконечником изготовил и только тогда тронул коня в тяжелый бег.

Полегла трава под жесткими копытами. Сошлись ратоборцы, и услышал Белгород, как глухо стукнулись копья о крепкие щиты, но тут же разминулись конники, разъехались, развернулись и вновь пустили коней навстречу друг другу. И снова опытные ратоборцы приняли острые копья в центр щита — так, чтобы чужое копье не поранило всадника или коня. Черная земля летела из-под копыт, когда сходились они в третий раз.

— Бей же его! — не выдержал Вольга и кулаками до боли ударил по бревну частокола.

— Круши поганого! — неслось со стен Белгорода.

Между всадниками оставалось не более пятидесяти шагов, когда случилось невероятное для поединков: конь под Вешняком вдруг заржал и поднялся на дыбы, а Вольга — да и весь Белгород! — увидел длинную стрелу, торчавшую в шее коня. Кто-то из печенегов умышленно нарушил неписаный закон единоборства и сразил коня под русским всадником.

— О-ох! — тяжко и разом выдохнула крепость, а Вольга в ужасе схватился за голову.

— Убит! — прокатился чей-то крик отчаяния, и все увидели, как упал Вешняк в мокрую траву на ничейном поле.

— Жив! Жив! — кричали разом, забывшись, воевода Радко и Янко.

Вешняк был уже на ногах: он сам оставил седло, опасаясь, что конь, падая, придавит и его к земле. И тем спас себе жизнь — Куркач изготовился было ударить его копьем, но скользнуло вражье копье над пустым седлом падающего коня. И тут показал Вешняк силу! С невероятной быстротой обернулся он вслед проскакавшему мимо печенегу и метнул в спину тяжелое копье. Куркач взмахнул руками и рухнул на землю сразу: копье потянуло вниз. В тот же миг Вешняк был возле остановившегося коня и вскочил в седло, усмиряя чужого жеребца натянутым поводом.

— Берегись, Вешняк! — закричал воевода Радко, но вряд ли его услышал ратоборец. Весенним Днепром на порогах вскипело печенежское войско. Сотни конных устремились вдоль пологого берега Ирпень-реки, снизу вверх, к распахнутым воротам: земля загудела под ударами копыт.

— Поднять мост! Закрыть ворота! — по лицу воеводы Радка прошла судорога, и он метнулся на западную стену, но дружинники успели передать его повеление стражникам. Мост над рвом поднялся, когда до передних печенегов оставалось едва ли полста шагов. Сверху ударили стрелами русские лучники и вынудили степняков спешно отхлынуть назад: не удалась Тимарю задуманная хитрость — изгоном войти в крепость.

Но в поле остался Вешняк, и ярость врагов выплеснулась на него. До трех десятков всадников ринулись к нему, копья выставив. Нет, не показал спины находникам русич! Копьем встретил и свалил ближнего, но тут же упал вороной конь, недолго послужил новому хозяину. Пеший Вешняк принял удары на себя один. Его широкий меч, как лозу гибкую, срезал неосторожного всадника, едва он приблизился к Вешняку, — а кому не хочется отличиться на виду всего войска!

Но вот пронеслись мимо печенежские наездники. Вешняк щитом прикрылся и неторопливо стал отходить к крепости, под защиту русских лучников. Недалеко уже осталось…

— Что делают, а? Что делают? — в ярости кричал Янко, хватаясь за рукоять меча, будто мог чем-то помочь отважному ратоборцу. — На одного — кучей!

У Вольги вдруг ослабели ноги — едва удержался за частокол: печенеги разом натянули луки, и десятки стрел ударили по Вешняку. Несколько стрел впились в щит — били почти в упор! Вешняк качнулся, пытался устоять, но не смог, упал сначала на колени, потом опрокинулся на спину, открытой грудью под тяжелые копья. Янко вскрикнул и руками закрыл лицо, а Вольга плачущего Бразда оторвал от частокола, чтобы не видел младший товарищ, как дернулось под чужими копьями тело Вешняка. Не мог смотреть на это и Боян — спрыгнул с камня, который подложил себе под ноги, и опустился на холодный деревянный помост, уткнув лицо в колени. Крепкой бранью разразился Ярый и обнаженным мечом застучал о дубовый частокол:

— Дорого вы заплатите за Вешняка, за коварство свое! Попомните день этот!

— Ты прав, Ярый, — сквозь звон в ушах донесся до Вольги голос воеводы. — Такое коварство на Руси не забывается! Нынче же ночью накажем печенегов. Пусть знает Тимарь, что в Белгороде нас достаточно, чтобы проучить находников!

Чьи-то сильные руки взяли Вольгу за плечи и подняли с помоста. Он открыл глаза — перед ним отец Михайло: лицо как из серого камня выточено, только глаза блестят, будто к ним сквозь плотные веки пробивается трудная мужская слеза. И Вольга не сдержался — ткнулся лицом в кольчугу отца и горько заплакал, сотрясаясь всем телом.

— Не плачь, Вольга, — утешал его отец Михайло. — Много смертей еще придется увидеть, пока будут стоять вороги под нашими стенами. Крепи свое сердце. Так надо.

Сеча во тьме

Они билися, рубились день до вечера,