Книга Ивановна, или Девица из Москвы - Барбара Хофланд

Ты ничего не слышала о Фредерике, Ульрика? Так и не нашелся ключ к разгадке таинственного молчания, которое окутывает его судьбу? Неужто глаза его и в самом деле закрылись вместе с глазами его товарищей-страдальцев, окропивших поля Бородино своею кровью? Так и спит он там — неузнанным? Или он, слабый, израненный, попал в руки тирана, чтобы умереть от медленных пыток среди полчищ варваров? Я всей душой хочу услышать другой ответ. Я мечусь от одного раздирающего сердце образа к другому, еще более ужасному. Переноситься от одной беды к другой — вот единственное, что мне осталось. Но я так хорошо знакома с доводящей до безумия силой воображения воспаленного разума, при этом действительность подтверждает самые страшные видения, что, зная правду, должна рассказать тебе все, и это не будет хуже того, что ты себе представляешь. И потому мой долг — ничего не скрывать от тебя.

Когда первые французские войска вошли в Москву, им сопротивлялись около десяти тысяч наших воинов и огромное число горожан, которые вступили в бесполезную борьбу, и это скорее доказывало силу духа, нежели мощь страны, поскольку на самом деле большие, сильные и хорошо обученные отряды захватчика должны были преодолеть сопротивление плохо вооруженных и неподготовленных людей, какими бы ни были их личный энтузиазм и природная сила. Благородные горожане! Пусть вы пали, но кровь ваша пролилась не напрасно — вместе с вами погибло множество врагов, и из вашего праха восстал дух, который вскоре отомстит за вашу смерть и освободит вашу страну.

Когда поле сражения оказалось в восьми милях от нас и папенька, полный решимости строго подчиняться приказам двора, держал при себе только тех своих людей, кто не поступил в распоряжение губернатора, всю первую ночь после вхождения Бонапарта в Москву мы оставались в состоянии мучительной тревоги, надеясь все-таки избежать встречи с его армией. Где-то на рассвете большая часть наших людей во главе с Михаилом примчались во дворец и сообщили, что Кремль уже в руках французского императора, что по всему городу идут грабежи, но Ротопчин, наш губернатор, успешно исполнил волю государя и разрушил артиллерийские погреба и продовольственные склады, на которые очень рассчитывал враг. Едва Михаил договорил, как явились другие вестники, объявившие, что французы подожгли город в разных местах под тем предлогом, что мстят за потерю складов. Папенька тотчас стал умолять всех мужчин, кто может, мчаться на помощь пострадавшим, он выдавал каждому какое-то оружие для защиты и велел велел им размещать женщин и детей в тех церквях, которые лучше могли их уберечь. Когда мужчины кинулись исполнять волю папеньки, а мы, женщины, помогали друг другу собирать все средства помощи, которыми, благодаря заботам нашей маменьки, уже обильно был снабжен наш дом, и раскладывали еду по корзинам, случилось что-то вроде землетрясения, и большая часть крыши упала внутрь, придавив при этом до смерти двух служанок. Мы, конечно, тотчас поняли, что пушки стреляют прямо по дворцу.

Первой нашей мыслью было как можно дальше отбежать от той части дома, которой угрожало обрушение, поэтому женщины с криками сразу же бросились по большой лестнице к северной стороне. Папенька, находившийся в это время в подвале, взлетел наверх и, заключив маменьку в объятья, крикнул, чтобы я следовала за ними. Инстинктивно я так и сделала. И едва мы успели отойти, как в том месте, где мы стояли, образовался провал, и та часть дома превратилась в груду развалин. Только улеглись ужас и смятение от этого шока, как мы услышали гул многих голосов и поняли, что в дом вошли французы и они окружают нас со всех сторон. Тут снизу раздался ужасный пронзительный крик, и папенька тотчас бросился туда, приказав нам с маменькой закрыться в самой дальней комнате. Стоявшие рядом женщины заявили, что и у них должно быть оружие, и побежали вниз на помощь тем, кому повезло меньше, чем им. Маменька стала возражать, она говорила, что сопротивление бесполезно и может только еще больше разозлить свирепого врага, потому как в военное время не действует закон, по которому можно судить за нападение на частный дом и безобидное семейство. Но женщины только еще сильнее настаивали на том, что будут ее защищать. В эту минуту мы услышали голос папеньки и лязг оружия. Выражение лица нашей маменьки тут же изменилось. «Эти негодяи, — закричала она, — подняли руку на моего господина? Мы все немедленно вооружаемся!»

Ее горячность подействовала на меня, и я быстро побежала к кабинету, где папенька хранил свои ружья. Женщины столпились вокруг меня, всем, кроме маменьки, не терпелось получить оружие. Получив его, они разбежались, и я обнаружила, что осталась одна с громоздким мушкетоном в руке.

Тотчас же меня просто оглушили всяческие пугающие, приводящие в смятение звуки — крики мужчин, вопли женщин, лязг оружия и выстрелы. В голове пронеслись мысли о нашем бедном дедушке, чьи покои находились на первом этаже, куда тоже мог ворваться враг, и я решила, что должна отнести мушкетон ему. Только я пересекла комнату и вышла из нее, чтобы добраться до лестницы, как увидела (представь себе, что я почувствовала, если это вообще можно представить), что маменьку схватили два французских солдата и срывают с ее шеи драгоценности. Я кинулась к ней, но, не зная, как пользоваться мушкетоном, безрезультатно попыталась ударить того головореза, который оказался ближе ко мне. Он обернулся, издав возглас, выражавший дикую радость, и попытался меня обнять. Я сопротивлялась с какой-то нечеловеческой силой, которая обнаруживается в такие моменты, и это позволило мне сопротивляться до тех пор, пока не появился старый Френсис. Увидев, в каком я положении, он в отчаянии ударил француза куском железа, бывшим у него в руках, и уложил заливающегося кровью врага на пол как раз в тот момент, когда я заметила, что другой негодяй тащит мою бедную маменьку в дальнюю комнату.

Дрожащими руками я подняла свое громоздкое оружие и, сметая все на своем пути, помчалась к папеньке и схватила его за руку. От страха я потеряла дар речи, но он, похоже, все сразу понял, выхватил у меня мушкетон и последовал за мной, не обращая внимания на разрывы пуль вокруг. Мы мчались со скоростью молнии — сама смерть, казалось, не смогла бы нас остановить. Мы добегаем до того места, где лежит маменька, бледная, измученная, во власти насильника. Папенька стреляет, и негодяй, испустив с ужасным ревом последний вздох, падает бездыханным на грудь свей жертвы.

Я кинулась к маменьке и, оттащив ненавистный труп, хотела было поднять ее на руки — но что за зрелище представилось нашим глазам! В грудь маменьки вонзилась пуля, прикончившая ее убийцу. Маменька погибла от руки супруга.

Сознавая, что через несколько мгновений ее жизнь оборвется, и с благодарностью за то облегчение, что она испытала в момент сильнейшего отчаяния, наш ангел умоляла папеньку подойти к ней голосом, исполненным такой нежности и доброты, что на секунду мы оба подумали, что страхи наши ошибочны. И папенька, упавши на колени возле нее, пытался осмотреть рану.

«Успокойся, любовь моя! — тихо сказала маменька, — ты оказал мне величайшую услугу — ты совершил поступок, подобающий твоей беспримерной верности и любви. Прощай! Мы разлучаемся лишь на время, и наше воссоединение будет вечным!»

Папенька ничего не отвечал, ужасные рыдания вырывались из его груди, и смертельной испариной покрылся лоб. Я подумала, что страдающая душа папеньки отлетит даже прежде души его любимой супруги, столь ужасны были муки, отразившиеся на его лице.