Книга Резервисты - Егор Лосев

— Тфаддалли, умми (пожалуйте, матушка — араб.), — сказал я ей, выдернув у ишака гимнастерку. Аюб что-то спросил на арабском у старухи, та сердито пробормотала ответ, тыча ишака кулаком под ребра. Аюб засмеялся и перевел: оказывается, окаянная скотина сожрала на рынке корзину перебродившего винограда. Вдруг за спиной раздался характерный звук, и сразу же потянуло ароматом свежеудобренного поля, одновременно Зорик обложил по-русски осла, бабку, блокпост, Дженин и Палестину трехэтажным матом; повернувшись, я увидел радостно задравшего хвост ишака, на морде у него было написано: «Ну и кто теперь тележка из супермаркета?!» Одна штанина у Зорика была заляпана навозом. Бабка пробормотала: «Мутаассиф» (извините — араб.) и пинками выгнала животное на дорогу. Ишак вырвал повод и удалился победоносным галопом, за ним с воплями побежала бабка, пытаясь догнать это дитя дикой природы. Зорик схватил «Моторолу» и потребовал, чтоб его заменили. «А в чем дело?» — спросил голос из рации. «В том, что на меня насрал осел!» — в бешенстве заорал Зорик. Снайпер с крыши от хохота чуть не уронил вниз винтовку. Мы тоже еще долго смеялись.

К вечеру дежурить стало менее приятно, заморосил дождь; выходя из тени на свет прожекторов, чувствуешь себя мишенью. Далеко позади раздались выстрелы, это обстреливали поселения. Поеживаясь, я задвинулся поглубже в укрытие из мешков с песком. Стрельба сзади усилилась, даже на таком расстоянии можно было разглядеть строчки трассеров.

Наше дежурство наконец закончилось. В палатке народ резался в карты. Спать сначала не хотелось, я честно достал учебник и попытался вникнуть в тайны решения интегральных уравнений, но сразу провалился в сон.

О-о-ох, какой же облом вставать в четыре утра! Особенно если на улице моросит мерзкий дождь. Пацаны рядом, поеживаясь и клацая зубами, утеплялись кто как мог. Палатка за ночь промерзла и даже кое-где покрылась инеем. Я натянул на себя всю теплую одежду, имевшуюся в наличии, плащ-палатку, шерстяную шапку, надел каску и вышел, как в холодную воду нырнул. На улице косые штрихи дождя мелькали в желтом свете прожекторов. Вокруг ни души, только протяжные стоны муэдзина доносились со всех минаретов в округе.

Краешек неба на востоке уже начал менять цвет с черного на фиолетовый, потом фиолетовый цвет посинел и разлился по всему небу.

Потихоньку начали скапливаться люди: в Дженин на работу ехали жители окрестных деревень, обратно двигались рабочие в Израиль. Около пяти часов подкатил белый «Опель», на бортах и на капоте синела надпись WATCH и эмблема в виде глаза. Из машины выбрались две женщины и пошли к очереди палестинцев. Одна — пожилая, прямая как палка, с очень строгим видом, вторая — помоложе и попроще. К ним сразу же бросился отфутболенный нами мужик с просроченными документами. Зорик припомнил, как смененные пацаны упоминали о каких-то старых грымзах, приезжающих по утрам и помогающих «угнетенному палестинскому народу». Та, которая постарше, подошла к нам и потребовала позвать командира. Я доложил о них по рации, в ответ раздался глухой мат. Мы с Зориком переглянулись и приняли это как руководство к действию, перестав их замечать. Но каждый раз, когда кого-то не пропускали, женщины названивали по телефонам, лезли нам под руку, пытались качать права и препираться. Когда наконец вылез прапорщик Ави, они тут же набросились на него, но он сразу заглушил крики дамочек мощным басом. Про себя я дал кличку старухе — «полковник», вторую назвал «русская» из-за акцента.

В полшестого со стороны поселений подъехал тендер «Мицубиси». Оттуда вылез здоровенный рыжий мужик в вязаной кипе и две его копии — помоложе, наверное, сыновья. Все трое с автоматами. Они выгрузили огромный мешок со свежими булочками и картонный ящик с пакетиками шоко (какао — ивр.). На баб-правозащитниц мужики смотрели, мягко говоря, волком. Мы поздоровались, поблагодарили их за угощение; поселенцы сказали, что заезжают сюда каждое утро, угощать бойцов. Папашу звали Клод, он приехал из Франции, а его сыновья были уже местного производства. Они пригласили нас в гости, Клод попросил передать Мишане привет.

Поток людей уменьшился, «русская» отошла в сторонку и достала сотовый телефон. Я, как бы невзначай, приблизился к ней и… так и есть, она говорила по-русски, я угадал, когда давал ей кличку.

Смена прошла без происшествий, только правозащитницы каждый раз ругались, если мы не давали кому-то пройти. Зорик обозлился и полсмены придумывал, как над ними поиздеваться.

Вечером мы вновь заступили на дежурство. Около шести часов в сторону Дженина подъехал серый «Мерседес». Из него выгрузились два бородатых джигита и две девушки совершенно не палестинского вида. У обеих в руках голубые израильские удостоверения личности. Я забрал у них документы, открыл и удивился еще больше: одну звали Татьяна, вторую — Марина. Я даже почему-то растерялся. «Вы че, — сказал я, — девчонки? Жить надоело?»

— Твое какое дело? — зло зашипела одна. — Документы в порядке?! Пропускай давай! Коз-з-зел!

Тут я заметил покрасневшие белки глаз у обеих. Девки, кажется, обкуренные в дымину.

— Кто козел?! — спросил Зорик, хватая за плечо Татьяну и толкая ее к «Мерседесу». — Руки в гору!

— Вы козлы! С кем хочу, с тем и гуляю, и где хочу! — завелась та.

Я развернул вторую к капоту. С другой стороны пацаны построили арабов. Те, видно, были опытные, помалкивали. Интересно, как девушки собрались в Дженин прогуляться? Ведь таких любителей острых ощущений отстреляли в самом начале: по телику показывали, по радио предупреждали, приказ вышел командующего округом, а все равно лезут. Понятно же, что убьют, и хахали не помогут, если это не боевики. Девки матерились, как сапожники, по-русски и на иврите. В основном почему-то ругали меня. Через двадцать минут их увез патруль пограничников. Арабов погранцы допросили и отпустили.

Сменившись, мы с Зориком привели в действие план одурачивания правозащитниц: в частности, Зорик подобрал старую кроссовку, и мы изготовили макет ноги, который воткнули в грязь в кювете, разбросав стреляные гильзы и разрыхлив все вокруг лопатой, бросив ее там же. Получилось довольно убедительно, хотя ужасно глупо.

На следующее утро, выбрав момент, когда «русская» дамочка оказалась рядом, я подмигнул Зорику и громко спросил, по-русски:

— Братан, я вчера бухой был, помню только, что застрелил кого-то, а что дальше случилось?

Зорик сразу включился в игру.

— Ты что, столько выпил, что не помнишь, как труп закапывал? — Женщина подпрыгнула, сделав квадратные глаза. Она тут же подошла поближе.

— Да, — ответил я, — после спиртяги память как тряпкой протерли! Башка трещит, ничего не помню.

— Бывает, — ответил Зорик, смачно щелкнув св'оим страшным «Спайдерко Чинук», — а я вчера забыл спьяну нож отмыть.

Женщина уставилась на нож и побледнела. Лезвие мы еще вчера заляпали кетчупом.

— Вон в той канаве, — Зорик показал ножом в кювет, на выглядывающую из грязи кроссовку на палке, — видишь, нога торчит, плохо зарыли!

— Дык темно ж было! — оправдался я. — Ладно, вечером еще вмажем и закопаем, пусть только эти овцы свалят, — произнес я, кивнув на «борцов за права угнетенных».