Книга Угол атаки - Алексей Гребиняк

– Нет, – покачал головой лейтенант. – Нам ведь нельзя. А когда мы при том налете поднялись, чтобы спасти самолеты, он так и вовсе потом наорал на нас…

– И что говорил?

– Что нам не следовало вступать в бой. А за спасенные самолеты сказал спасибо.

– А откуда ты узнал, что вас бомбить будут? – допытывался особист. – Не бомбили же раньше…

– При нас не бомбили. Но раньше, еще до приезда, налеты бывали. Вон, ангары видите?

– Ну и чего дальше было?

– Ну, я вернулся с тренировочного полета, дрючу… то есть разбираю полет с курсантом, а Вася… виноват, старший лейтенант Афанасьев, взлетать готовится, и тут вдруг сирена, вьетнамцы забегали, перехватчики взлетели… все, думаю, амба…

– А пленки ФКП ваши где?

– Проявляются, товарищ майор. Там сложная технология, проявка много времени занимает…

Проявка пленок фотокинопулеметов действительно была сложным делом, но длилась отнюдь не несколько дней. Впрочем, майор этого не знал и потому сказал:

– Ладно, лейтенант, свободен…

Летчиков еще несколько дней допрашивали, силясь выявить нестыковки в их показаниях, но в конце концов оставили в покое. Допросили и техников, и вьетнамских офицеров. Те сообщили детали, в целом подтверждавшие рассказанное летчиками, и особистам пришлось успокоиться. Ограничившись строгим выговором капитану и технику, они улетели в Ханой. Хваленский, провожая взглядом их вертолет, облегченно вздохнул:

– Кажется, обошлось… Ашот, пленки проявили уже?

– Проявили, – ухмыльнулся лейтенант. – Пойдемте посмотрим…

В сборочный цех притащили киноаппарат, а на стену повесили белую простыню; потом Ашот, исполнявший роль киномеханика, вставил в проектор первую бобину с пленкой.

– Туши свет! – скомандовал он.

В ангаре стало темно. На экране замелькали черно-белые небо, земля и самолеты. Восхищенные зрители воочию увидели пуск ракеты и разваливающийся после ее попадания «Фантом». Потом экран перечеркнули прерывистые дымные пунктиры пушечных очередей – и от появившегося в кадре американского самолета стали отлетать куски обшивки.

– О, это ж я стрелял! – удивленно воскликнул Ашот.

Еще одна очередь, на этот раз с другого ракурса, – и «Фантом», разваливаясь на куски, пошел к земле. Фильм закончился, и все зааплодировали. Хваленский шутливо поклонился, а потом негромко сказал Ашоту:

– Завтра ты будешь вести у вьетнамцев занятия по применению оружия. Покажи им этот фильм. Пусть посмотрят, что умеет «балалайка».

Вскоре на боевое дежурство заступила первая эскадрилья полка, вооруженная «МиГ-21». Передачу самолетов союзникам Хваленский постарался провести максимально торжественно – на рулежную дорожку выкатили три новеньких истребителя, возле них построился весь личный состав эскадрильи, одетый в чистенькую повседневную униформу (парадной не хватало, да и жарко в ней было), и капитан от лица советских инструкторов поздравил их с завершением обучения.

– Эти самолеты – лучшие истребители в мире, – сказал он. – Мы надеемся, что с их помощью вы одолеете американцев и изгоните их из Вьетнама.

– Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! – раскатилось над окрестностями.

Лейтенанты в парадных мундирах стояли позади своего командира и усердно изображали на лицах внимание к происходящему, как вдруг Вася громко прошептал:

– Ашот! Глянь на самолеты! Видишь?

– Вижу. Знаки вьетнамские нанесли, – негромко ответил Чапай.

– Нет же, дубина! Борт возле фонаря…

– А! Понял! – воскликнул, присмотревшись, Ашот. – Они наши машины выкатили!

– Не ори на все поле! Угадал…

На бортах истребителей были нарисованы маленькие красные звездочки. У одного самолета – две, у второго – одна.

– У них обычай такой – рисовать на самолете звездочки за сбитых, – сообщил Вася. – Прямо как у наших в войну…

– Ага… – Ашот сиял, как начищенная монета.

Вьетнамский замполит произнес перед строем длиннющую речь. Первым не выдержал Ашот:

– Товарищ капитан! – шепотом спросил он. – А о чем он говорит?

– Что коммунистическая партия Вьетнама делает все правильно.

Прошло еще минут пять. Ашот опять тихонько окликнул стоявшего рядом Хваленского:

– А теперь он что говорит?

– Если вкратце – предрекает смерть врагам.

– И все? А говорили: краткость – сестра таланта… – прошептал Вася.

– Кто на что учился… – пожал плечами Ашот.

– Цыц! – сделал строгое лицо Хваленский.

Потом выступил полковник Цзинь. Он был куда более лаконичен и ограничился двухминутным напутствием пилотам. Снова раскатилось троекратное «ура», и на этом официальная часть закончилась. Вьетнамцы направились на торжественный обед; туда же пригласили и советских офицеров. Увы, трапеза особо не отличалась от обычной – разве только замполит вещал куда больше прежнего. Не выдержав его ура-патриотических речей, лейтенанты по-тихому сбежали оттуда и направились в лагерь. Ашот с Васей уехали на попутном джипе, а опоздавший Володя пошел пешком через поле.

Он брел по аэродрому и мысленно проклинал себя за то, что не пересел тогда по-быстрому со «спарки» на один из истребителей. Пока вырубил двигатель, пока отстегнул ремни и добежал до вооруженных машин, вьетнамцы уже блокировали их – и не дали ему даже сесть в кабину… Теперь, после того боя, ребята словно отдалились от него. Ну не то чтобы поглядывали исключительно с чувством превосходства, но что-то такое в отношениях сквозило. «Обстрелянные пилоты, блин… – размышлял лейтенант. – А я что, зелень, пороху не нюхавшая?»

– Володь… – услышал он за спиной и обернулся.

Это оказался Хваленский.

– Да, товарищ капитан…

– В лагерь идешь?

– Так точно.

– Ну, пойдем…

Они прошли немного молча, и капитан спросил:

– Что такой хмурый?

– Да так… – махнул рукой Володя.

– Дома что не так? Или из-за боя так переживаешь?

– Переживаю, – вздохнул старлей.

– Не стоит так. Ты приказ об участии в боях рискнул бы нарушить?

– Рискнул бы, – без раздумий ответил Володя и добавил: – Я хотел взлететь следом за вами, но мне вьетнамцы не дали.

– Тебя могли сбить на взлете, – отозвался Хваленский. – Может, они тебе жизнь спасли…

– Может… – неохотно согласился лейтенант.

Повисло неловкое молчание. Володя на ходу сшибал прутиком цветки, то тут, то там выглядывавшие из травы; капитан, заложив руки за спину, разглядывал деревья на холме. Наконец он сказал: