Книга Осторожно: яд! - Энтони Беркли

— Да. Помогал мистеру Уотерхаусу на строительстве. Но был нечист на руку. Мистер Уотерхаус уличил его в краже инструментов. Фрифорд клялся, что инструменты только позаимствовал, но мистер Уотерхаус сказал, что ему не нужны работники, которые заимствуют его вещи без спроса. А Фрифорд в тот вечер сильно напился в пабе, ну и сболтнул какую-то глупость, которую все слышали. На трезвую голову он бы, конечно, такого не сделал.

— Как много вы всего знаете, миссис Перритон.

— А как же, мне же все всё рассказывают. Даже о таких вещах, которые я бы предпочитала не знать. Ну, Фрифорд — это, конечно, вздор. А вот Митци Бергман другое дело.

— А что Митци?

— Она вдруг засобиралась домой в Германию.

— Когда?

— Да прямо сегодня хочет уехать. В крайнем случае завтра.

— Но на послезавтра назначен коронерский суд. Она не может уехать до его окончания. Разве ей не вручили повестку?

— Так ведь об этом я тебе и говорю, глупое дитя. Она плачет и твердит, что должна уехать немедленно.

— Почему она должна уехать?

— Говорит, что нужна родителям.

— Они больны?

— Не знаю. Просто она им понадобилась. Неожиданно.

— Неужели это так срочно?

— Я тоже ее об этом спрашивала, а она только плачет громче и говорит, что должна ехать немедленно. Думаю, тут не в родителях дело, Дуглас.

— А в чем?

— Возможно, она получила приказ, — торжествующе произнесла миссис Перритон.

Я оперся на вилы.

— Какой приказ?

Миссис Перритон посуровела.

— Тут вот какое дело. В последний год эта девушка часто бывала у меня. И много всего рассказывала. Она была ко мне привязана, если хочешь знать. Потому что я жила в Германии до войны. Говорила, например, что германское посольство в Лондоне следит за всеми гражданами Германии, которые живут у нас.

— Ну и что?

— Как «что»? Так ведь они все нацисты. И Митци, естественно, тоже. Но ей, наверное, пришлось, — поспешно добавила миссис Перритон, пытаясь защитить Митци. — У нее ведь там родители, до них легко добраться. В любом случае Митци нацистка, она член Германского женского союза, или как он там называется, и обязана выполнять приказы этой организации в Лондоне. Так вот, я думаю, они приказали ей вернуться в Германию.

— Но зачем? — Я ничего понимал, но полагал, что если миссис Перритон об этом говорит, значит, так нужно. Она была старухой, но отнюдь не дурой.

— А вот это я не знаю. Теперь я расскажу тебе самое главное. Митци действительно собралась уехать в Лондон самовольно, без разрешения. Вчера вечером она пришла ко мне с красными глазами, говорит, что должна вернуться в Германию немедленно. Вообще-то если ты спросишь меня, то я скажу, что эта девушка сразу после смерти мистера Джона Уотерхауса вела себя очень странно.

— Естественно, она была расстроена, — сказал я.

— Расстроена? Думаю, даже слишком. Но чем? Только не случившимся. Потому что Митци мистера Уотерхауса недолюбливала.

— Да вы что? — искренне удивился я. — Она к нему прекрасно относилась. И он ее любил, я это знаю. Да, у него была привычка ее поддразнивать. Мне доводилось слышать, как он подшучивал над нацизмом, который установился в Германии.

Миссис Перритон сокрушенно покачала головой:

— А вот это он зря. Шутить над немцами не следует. У них сложновато с чувством юмора, а к себе они вообще относятся очень серьезно. Для меня даже сомнительно, есть ли у нас с ними общие прародители. Я знаю, что Митци была недовольна шутками мистера Уотерхауса. Она прямо из себя выходила, если кто-то не восхищался ее любимой Германией, а свой нацизм просто боготворила. Я говорила ей о том, что пишут в газетах, какие безобразия творятся сейчас в Германии, а она в ответ твердила, что это вранье.

Я вздохнул:

— Да, это все неприятно, но вряд ли имеет отношение к смерти Джона.

Миссис Перритон окинула меня суровым взглядом.

— Я тоже так думаю, но все равно нельзя ей позволять ускользать из страны, пока не прояснена загадка смерти мистера Уотерхауса. В конце концов, она в это время жила в его доме, а значит, свидетельница.

— И что вы хотите, чтобы я сделал, миссис Перритон?

Она снова улыбнулась:

— Я подумала, что ты мог бы намекнуть в полиции, чтобы ее задержали на границе. Не позволили уехать.

Я кивнул:

— Хорошо.

— Но я тебе не обо всех своих догадках сказала. Остальное додумывай сам.

4

В полицию я с этим не побежал. Не мое это дело советовать им, как действовать. Но Митци действительно на следующий день уехала. Взяла с собой небольшой чемоданчик-дипломат, остальные вещи оставила в доме.

Газеты, конечно, сделали из этого сенсацию. «Исчезновение главной свидетельницы накануне коронерского суда», «Нацистка сбежала в свою Германию», все в таком духе. А в деревне сразу же решили, что раз так, то Митци и есть отравительница. Потому и сбежала.

И в самом деле ее бегство выглядело подозрительным. В чем причина? Зачем бежать, если ты не чувствуешь за собой вины? По деревне ходили слухи, один фантастичнее другого. Самый свежий: недалеко от дома Уотерхаусов Митци ждал большой черный автомобиль с закрытыми занавесками и мрачным эсэсовцем за рулем. Она села, и автомобиль умчался.

Как ни странно, но этот слух в какой-то мере потом подтвердился. Полиция выяснила, что Митци в тот же день отплыла на корабле, следующем в Роттердам. Значит, в порт ее доставил автомобиль, а как же иначе? Но откуда он взялся, чей это был автомобиль и кто им управлял, осталось загадкой.

Все это, вместе взятое, достаточно возбудило общество, чтобы не исключить сомнения, что коронерский суд привлечет внимание не меньшее, чем финальный матч на кубок страны.

Бегство Митци, однако, нисколько не прояснило загадку смерти Джона.

Мы с Френсис обсуждали это битых два часа после чая, не придя ни к какому заключению. Нам казалось, что мы единственные знаем правду о смерти Джона, но никак не могли прицепить к этому Митци.

Наконец Френсис сказала:

— Иди позвони Глену, пригласи на ужин. Он теперь один. Может, у него есть какие-то новости.

Но Глен ждал пациента, который должен был прийти позднее вечером, и, в свою очередь, пригласил меня зайти выпить по кружке эля. Я с радостью согласился.

5

Только мы с ним устроились в креслах с кружками эля, как к нему явился пациент.

Он прошел к полке, взял оттуда несколько книг и с улыбкой уронил их мне на колени.

— Займись пока. Я вернусь минут через двадцать.