Книга СССР. Дневник пацана с окраины - Владимир Козлов

«Юра, не храпи». И за плечо еще можно потрогать, хорошо?

Папа кивнул.

* * *

Эскалатор полз вниз. Я держался за пластмассовые перила и смотрел на пассажиров на соседнем эскалаторе. Они ехали вверх. Мелькали лампы с белыми колпаками. Я спросил:

– До какой нам станции?

– До Полежаевской. Сначала едем до Горьковской, а там перейдем на Пушкинскую…

– И долго ты будешь в своем НИИ?

– Я сказал уже – постараюсь все сделать быстро…

– А может, отпустишь меня одного на Красную площадь?

– Нет, об этом не может быть и речи. Посидишь, подождешь внизу. Книгу свою почитаешь. Хорошо?

– Хорошо.

На стенах вестибюля был выложен узор из металлических трубок. В застекленной будке с окном сидела тетка-вахтерша. К будке подошел дядька с бородой и дипломатом, в вытертых джинсах, что-то сказал. Она посмотрела на него. Дядька прошел через вертушку к лифтам. Я открыл книгу Гайдара «Школа» – из списка по литературе на лето.

Начали бить куранты на башне.

– Так странно, – сказал я папе. – Даже не верится, что я на Красной площади. Столько раз ее видел по телевизору…

– Что, настоящая выглядит по-другому?

– Нет, просто как-то странно… А тебе – нет?

– Я ее видел уже много раз…

К воротам в Спасской башне подъехала черная «Волга», остановилась. Ворота открылись, машина проехала внутрь.

– Кто это может быть? – спросил я.

– Не знаю, может, какой-нибудь министр. Или замминистра.

– А Горбачев тоже здесь ездит?

– Наверно.

Я вынул «Смену», щелкнул Спасскую башню, Мавзолей, кусок зубчатой стены, церковь на краю площади.

Мы подошли поближе к церкви. Папа встал на фоне у памятника, я щелкнул его. На памятнике было написано: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россiя» и год: «1818».

* * *

Столики кафе стояли прямо на улице. В углу, возле кухни, было дымно – жарился шашлык. К нам подошел грузин-официант – толстый, с седыми усами и висками.

– Две порции шашлыка, бокал пива, сто пятьдесят водки и бутылку фанты, – сказал папа.

Официант отошел.

– Он здесь, наверно, за день зарабатывает столько, сколько я за месяц.

– Откуда ты знаешь?

– Пиво и шашлыки – это всегда самое выгодное. На этом больше всего зарабатывают. Да и ВДНХ – место такое… Ладно, ерунда, дело не в этом. Главное, что я тебя сюда привез, что ты посмотришь на столицу. Если б Наташке не экзамены сдавать, взял бы и ее. Она тоже в Москве ведь еще не была…

Я взял бутылку фанты, налил в стакан. Папа поднял свою рюмку с водкой.

– Ну, давай за Москву, за нашу с тобой столицу… За самый лучший город… «Песня плывет, сердце поет, эти слова – о тебе, Москва-а-а», – напел он.

Мы чокнулись. Папа выпил водку одним глотком, запил пивом, взял вилкой кусок шашлыка.

Папа прожевал шашлык и сказал:

– Ты, Игорек, не смотри на меня так, что я водку пью. У каждого есть своя норма, которую он должен выпить за целую жизнь… Говорят, что когда человек рождается, на небе появляется звезда. А на ней, на этой звезде, стоит бочонок – это то, что он должен выпить за свою жизнь. У кого-то бочонок большой – и он пьет много. У кого-то маленький, и тогда наоборот. Но дело не в этом. Просто от судьбы не уйдешь, и сколько тебе суждено, столько ты выпьешь. Не больше, не меньше, а именно столько. Сколько бы ты там ни старался пить мало или, наоборот, много…

– А что в том бочонке?

– Как что?

– Ну, водка там, пиво или вино? Или, может, шампанское? Или смесь всего?

– Хороший вопрос. Скорее всего там знаешь что? Чистый спирт. Ведь в каждом алкогольном напитке есть свое содержание спирта: четыре процента в пиве, сорок процентов в водке, семнадцать процентов в портвейне. И от бочонка зависит не то, сколько ты выпьешь какого напитка – это было бы чересчур, так даже Госплан не умеет планировать – а содержание спирта во всех этих напитках. Вот это было бы правильно. Ты согласен?

Я кивнул.

– Так, значится, завтра с утра в НИИ подъемно-транспортной техники, а потом еще будет два часа на магазины. Надо купить колбасы обязательно – докторской… И зефир в шоколаде… И шоколадок пару штук, Наташе и маме. Здесь есть такие шоколадки… Как это они называются? «Очарование» вроде… Нет, «Вдохновение»…

* * *

Наш номер был в блоке с еще одним – одноместным. В комнате кроме двух кроватей и тумбочки стояло кресло с раскоряченными ножками, письменный стол и телевизор «Горизонт» на полированной тумбе. Я подошел к телевизору, нажал на красную кнопку. Он нагрелся, захрипел, на экране замелькали серые и черные полоски. Я пощелкал переключателем. Ни один канал не работал.

– Ты, значится, располагайся, – сказал папа. – А я пока умоюсь, потом – ты. И ложимся, потому что завтра еще много дел.

Папа вышел из комнаты. Я снял трубку зеленого кнопочного аппарата «VEF», набрал наугад шесть цифр. В трубке было тихо. Я набрал еще одну цифру – семерку. Послышался гудок, еще один. Что-то щелкнуло, трубку сняли.

– Аллё! – сказал взрослый женский голос. – Аллё, я вас слушаю… Не хотите разговаривать – ваше дело…

В трубке щелкнуло. Пошли короткие гудки. Я нажал на рычажок, опять набрал цифры наугад. Трубку сняла девка – может, такая, как я, по возрасту.

– Алло, – негромко сказала она. – Опять это ты, Тиша? И сколько ты будешь еще дышать в трубку? Пятый раз уже сегодня звонишь.

Я положил трубку.

* * *

Я спустился на площадку между первым и вторым этажами, отомкнул почтовый ящик, вынул «Комсомолку» и «Магiлеускую прауду».

Снизу поднимался Якимович. Он был в расстегнутом пиджаке, с большим толстым портфелем и как всегда пьяный.

– Здрасьте.

– Здравствуй, здравствуй. – Голос у него был некрасивый – тонкий, бабский. – А что это твоих мамы и папы не видно?

– Они отдыхать уехали. На Нарочь.

– Отдыхать – это хорошо. Мне тоже путевку обещали. В профкоме техникума. На август… А куда исчезли ведра?

– Какие ведра?

– Помнишь, стояли здесь ведра такие… На каждой площадке. Для отходов.

– Так их давно уже нет. Года два или три.

– Да? А я и не заметил. Я никогда в них отходы не выбрасывал. Потому что не верил, что эти отходы помогут выполнить продовольственную программу… А твои мама и папа выбрасывали?

– Не помню.

Года три или четыре назад на каждой площадке стояло железное ведро с крышкой и надписью «Для пищевых отходов», а возле сто сорок шестого дома – будка с баками для отходов. На будке была нарисована морда свиньи и написано «Продовольственную программу – в жизнь».