Книга Заклинатель драконов - Ян Сигел

Поддавшись импульсу, Ферн сняла платье с манекена и надела, помучившись с молнией. Она неловко приложила и серебряный узорный ободок, на который крепилась фата. Нарядившись, Ферн посмотрела в зеркало — зеркало Элайсон, которое Уилл перенес сюда из комнаты Гэйнор. В пятнистом стекле блеск шелка потух, а сама она стала бледной и суровой. Вокруг рта залегли глубокие тени. «Я выгляжу, как монахиня, — подумала Ферн. — Некрасивая монахиня. Не цветущая девушка, выпархивающая из монастыря к соблазнам любви, а женщина, покинувшая свет, для которой монашество стало суровой необходимостью».

Лучи солнца, проникшие сквозь окна, тронули вуаль, подарок Атлантиды, которую она положила на кровать, и отражение той вуали в зеркале расцветилось радугой. Ферн быстро обернулась, но солнце исчезло, платье стало каким–то громоздким и будто тянуло ее вниз. Она с трудом выбралась из него. «Мне нужно время на раздумье, — сказала она себе. — Может быть, если я поговорю с Гасом…»

Ферн услышала, как по лестнице поднимается миссис Уиклоу, и заторопилась, почему–то почувствовав себя виноватой, будто, примеряя платье до назначенного часа, она совершила преступление против некоего неписаного закона. Нынче миссис Уиклоу была суровее, чем обычно. Сегодня должны были прибыть Робин, Эбби и единственная оставшаяся в живых тетя Робина. И хотя в Дэйл Хауз было достаточно кроватей, постельного белья не хватало. Древние простыни, проеденные молью, уже невозможно было починить.

— Слишком поздно покупать новые, — сказала Ферн, не допуская возражений. — Я схожу к викарию и одолжу там белье.

На улице ей стало лучше, хотя в небе на востоке собирались облака и дул несильный, но холодный северный ветер. Ферн попросила у Мэгги белье, а затем спросила, где Гас.

— Он уехал, — ответила Мэгги. — У него серьезный разговор с архидьяконом о церковных финансах. Смешно, чем меньше денег, тем серьезнее обсуждение … У тебя к нему какой–то важный разговор?

«Может, было бы лучше поговорить с Мэгги, как женщине с женщиной», — подумала Ферн, соблазненная общепринятым понятием о женской солидарности. Запинаясь, она стала высказывать свои сомнения по поводу предстоящего замужества. На лице Мэгги немедленно возникло выражение доброты и симпатии. Ее представления о мире включали в себя истинную доброту и терпимость. В юности она была пацифисткой, верила в природу, во все светлое и прекрасное. Тогда она носила длинные, болтающиеся вокруг ног юбки, у нее были длинные развевающиеся волосы. Мэгги играла на гитаре (правда, довольно неважно) и даже считала возможной свободную любовь, хотя испытала это только однажды до того, как встретила Гаса. Однако в душе она оставалась викторианским романтиком, для которого день свадьбы был высочайшим моментом в жизни женщины. Разделавшись с простынями, которые нужны были Ферн, Мэгги усадила девушку в кресло и предложила кофе.

Нет, спасибо, я…

Это не доставит мне никаких хлопот. Кофе уже готов. Вам надо только успокоиться и слегка расслабиться. Поверьте, через это перед свадьбой проходят все невесты. Я знаю, со мной было то же самое. Мужчинам лучше — они никогда ничего не делают, — а бедной невесте приходится справляться со всем: и с поставщиками, и с неустроенными родственниками; и потом всегда наступает момент, когда она останавливается и спрашивает себя: «Зачем мне все это?» Все ведь очень серьезно: замужество — это одна из самых важных вещей на свете, оно определяет вашу будущую жизнь, поэтому так естественна нервозность. Завтра с вами все будет в порядке. Когда вы стоите в церкви, а он стоит рядом, и вы говорите «Да» — все становится на свои места. Обещаю вам. — Она взяла руку Ферн и сжала ее. Лицо Мэгги сияло внутренней уверенностью, свойственной тому счастливому меньшинству, для которого брак действительно представляется ключом в домашний рай.

Но я не уверена, что…

Крепитесь. Я готовлю кофе. Продолжайте говорить. Я услышу вас, пока буду на кухне.

Я представила себе картинку своего будущего с Маркусом, — сказала Ферн, обращаясь к пустому креслу напротив. — Я все спланировала, я всегда все планирую и точно знаю, какова будет эта жизнь. Я думала — это то, чего мне хочется, только теперь больше не уверена в этом. Прошлой ночью кое–что произошло — не важно, что именно, — и это изменило мой взгляд на жизненные перспективы. Мне всегда казалось, что я люблю лондонскую жизнь, но теперь я задумалась, а не потому ли мне все так нравилось, что я не дала себе труда всерьез задуматься о ней. Глянув на все шире, я испугалась. Дело не в том, что мне все не нравится, — просто я хочу большего. И я не верю, что женатый Маркус предложит мне больше — он просто предложит больше того же самого.

— Извините, — сказала Мэгги, появившись с двумя кружками, в которых опасно плескалась жидкость. — Я не все поняла. Уж больно шумела кофеварка. Вы сказали, что не уверены?..

Я не уверена, что хочу выйти замуж, — повторила Ферн со все возрастающим отчаянием.

Разумеется, вы не уверены. — Мэгги поставила кружки и посмотрела на Ферн. — Нельзя быть уверенным ни в чем даже на одну сотую процента.

Гас считает это одним из самых загадочных свойств человеческой натуры. Мы даже не можем выйти из комнаты, не засомневавшись. Он говорит, что люди, которые во всем уверены, движутся прямиком к фанатизму. Однажды он мне сказал, что иногда сомневается в существовании Бога. Он говорит, что, если в конечном счете мы сможем справиться со своими сомнениями, это усилит нашу веру. То же самое будет и с вашим замужеством, вот увидите. Когда вы окажетесь в церкви…

— Мэгги, — резко перебила ее Ферн, — я не влюблена в Маркуса.

В воздухе повисло молчание. Миссис Динсдэйл побледнела.

Вы же не хотите сказать?..

Я никогда не была в него влюблена. Он мне правится, он мне очень нравится, но это не любовь. Я думала, что это не имеет значения. Только теперь… — И, увидев, как изменилось лицо Мэгги, Ферн встала из кресла. — Простите, я не должна была все это сваливать на вас. Я сама должна во

всем разобраться.

Но, Ферн, моя дорогая…

Можно мне взять простыни?

Собрав все необходимое белье, Ферн и Триша застилали постели, а миссис Уиклоу готовила салат на ленч для тех, кто к этому времени появится в доме. Маркус и его родственники остановились в пабе соседней деревушки, сохраняя традиционную дистанцию до Дня Свадьбы, — за что Ферн была ему несказанно благодарна. Ей достаточно было общения со своими родными, тем более что на самом деле сейчас ей хотелось только одного — остаться в одиночестве.

Чуть позже часа дня звук автомобиля на подъездной дорожке возвестил о прибытии Робина, Эбби и тетушки Эди, восьмидесятилетней старушки, казавшейся чрезвычайно хрупкой и очень любящей сладкий шерри. Робин, которому исполнилось пятьдесят девять лет, сохранил большинство своих волос и почти неуместное мальчишество манер, хотя все, что касалось его детей, вызывало в нем постоянное беспокойство, и то, что они уже были взрослыми, не имело для него ровно никакого значения. Эбби в свои сорок лет слегка располнела в бедрах, но, сохраняя милую привлекательность и легкую сумасшедшинку, была крайне непрактичной в мелочах. Однако она крепко стояла на земле, когда речь шла о серьезных делах. Они жили в браке без соблюдения всяческих формальностей, и Ферн никогда не задавала им вопросов по этому поводу. Эбби не желала нарушать статус–кво. Однако даже у самых симпатичных людей есть свои недостатки. — Эбби страстно любила домашних животных, особенно в маленьком мохнатом варианте и с чрезвычайно взвинченными нервами. Сейчас это был злой, противный пекинес, сочетающий в себе черты хомяка–невротика, африканского тушканчика и морской свинки. К сожалению, это существо оказалось в доме, и Ферн старалась даже не думать о его встрече с Лугэрри.