Книга Смех Дракона - Генри Лайон Олди

– Иди прочь.

– Что?

– Убирайся! Без тебя справлюсь.

Дважды уговаривать старосту не пришлось.

Вульм даже не проводил его взглядом. Он и так еле сдерживался, чтобы не задушить поганца собственными руками. Еще с кабака подметил: староста смеется над ним. Втихомолку, отворачиваясь, прыская в кулак, чтобы не заметили. В последнее время все смеялись над Вульмом. Он слышал их смех – тихий, шелестящий; даже если они притворялись серьезными и встревоженными. Да что там слышал! – видел, ощущал вкус и запах, мог потрогать руками…

Вино не спасало. Спасало, и то ненадолго, лишь одно.

Ради спасения и пришел.

Молчащий, недвижный, он ждал. Прошел час, или больше, и подножие кургана треснуло. В каменистой толще объявилась нора, словно лопнул нарыв, и вместо гноя оттуда полился свет – неприятный, гнилой. От вони, идущей из кургана, кого другого вывернуло бы наизнанку, но Вульм не пошевелился. Как смертник, примирившийся со своей участью, безгласно стоит на эшафоте, ожидая палача, так стоял он, склонив голову к плечу.

Снег таял в его волосах.

Минута, другая, и из норы полез мертвяк. Похожий на чудовищного, закованного в броню кабана, он пер на четвереньках, разбрасывая курящийся паром, рыхлый грунт. Навершие шлема казалось рылом зверя. Когда мертвяк выбрался наружу, он – по-прежнему на четвереньках – неуклюжей рысцой потрусил к Вульму, как если бы только и ждал гостя.

Вульм не тронулся с места.

Не добежав пяти шагов, мертвяк остановился и с трудом поднялся на ноги. Закованный в броню, безоружный, с руками, больше похожими на лапы медведя, с темным, исковерканным лицом, он мало напоминал человека. В глазках, сверкающих белым огнем, мерцало недоумение.

– Ы-ы… – заворчал обитатель кургана.

Не говоря ни слова, Вульм разглядывал мертвяка. Земля и впрямь прогибалась под нежитью – чудилось, мертвый воин стоит на болоте, и случайная кочка ходит ходуном, намекая: еще шаг, и в бочаг, на веки вечные. Возникло странное желание: подойти и подергать мертвяка за бороду. Безумие, или удивление – бороду словно пришили от другого человека. Расчесанную, заплетенную в дюжину косиц – грязные ленты, полоски кожи, бусы…

– Ты знал Хродгара Олафсона? – спросил Вульф.

Мертвяк рыкнул, соглашаясь или отрицая. Он смеется, понял Вульм. Смеется надо мной. Я же ясно слышу этот хохот – ядовитый, шелестящий, змеиный. Даже этот смеется…

Набрав полный рот слюны, Вульм харкнул на мертвяка. Часть плевка угодила на бороду, испачкав ленты. В ответ, дико заревев, мертвяк ринулся в атаку. Вульм не обнажил меча, не стал уворачиваться, не побежал – просто дождался, пока жуткие лапы свернут ему шею, и мешком упал на землю. Мертвяк бесновался над трупом, лупил себя кулаками в грудь; выл, снова рухнув на четвереньки. Торжествовал он победу, или пытался что-то доказать равнодушному небу, или хотел, чтоб его поняли – как бы то ни было, понимания он не дождался, а триумф не состоялся. Когда мертвяк в очередной раз наклонился к убитому Вульму, разинув пасть с желтыми клыками, рука трупа вцепилась в глотку обитателю кургана.

Захрипев, мертвяк попытался разорвать хватку врага, но проще ему было бы рвать шкуры на скотобойне. Покойник-Вульм оказался много сильнее себя-живого. Пока мертвяк барахтался, судорожно дергаясь, с телом Вульма происходили ужасающие метаформфозы. Он стал гораздо больше, размерами соперничая с буйволом; лицо его потемнело, исказившись знакомой гримасой – мертвяк словно гляделся в зеркало. Во рту сверкнули желтые клыки, ладони превратились в лапы, тело покрыла броня, точь-в-точь такая, как на мертвяке – только прочнее, тяжелей…

Пальцы разжались сами.

Два мертвяка, большой и малый, качаясь, стояли друг напротив друга. Миг, и обитатель кургана, истошно взревев, кинулся было обратно в нору, но Вульм-мертвец в три прыжка настиг его. Клыки впились в толстый, прикрытый кольчужной сеткой затылок. Повалив мертвяка, как насильник валит встреченную в лесу девку, Вульм рвал его зубами и пальцами, ломал кости. Броня поддавалась под его напором, будто сделанная из листьев дерева, а не из металлических блях.

Когда Вульм, или тот, кто еще недавно был Вульмом, поднялся на ноги, перед ним лежала груда дергающегося, воняющего падалью мяса. Даль огласил рев – безумный, победительный, такой, что нора в кургане, боясь впустить нового хозяина, вздрогнула и срослась, как старая рана. На хуторах, заслышав этот рев, люди жались ближе к очагу.

Утром младший сын старосты, из пустого удальства сбегав к кургану, доложил землякам, что видел наемника. Тот, не оглядываясь, уходил в сторону Павеля.

Он больше не мог.

Силы кончались. Разум балансировал на тонкой нити, каждую минуту грозя рухнуть в пропасть безумия. Нет, это не разум. Это Хродгар. Висит над бездной, кричит: «Помоги!». Не знает, смешной великан, что никто не придет к нему на помощь.

Гибни молча.

Вульм брел от города к городу, от села к селу, все больше теряя человеческий облик. Над ним смеялись. Он точно знал – смеются. Кольцо на каждом пальце. Серьга в каждом ухе. Монеты в каждом кошельке. И люди. Трижды он убивал насмешников – не сразу, а подстерегая их в укромном месте. Дважды насмешники убивали его – себе на беду, потому что не проходило и минуты, как труп Вульма превращался в двойника убийцы, только втрое сильнее, быстрее, яростнее.

Насытив гнев, он становился самим собой.

В торбе не переводилось золото. Малая толика, но ее хватало, чтобы в любом случае не умереть с голоду. Смеющийся Дракон был не слишком щедр, но заботлив. От его хохота, преследующего Вульма по пятам, спасало одно – найти чудовище, дать убить себя… То, что происходило дальше, повторяясь раз за разом, не приедалось Смеющемуся Дракону. Где бы он ни находился, в пещере, за спиной или в туманящемся рассудке Вульма, мерзавец готов был вечно любоваться ужасной картиной. Чудовище, которым становился убитый в схватке Вульм, неизменно побеждало, и после этого до завтрашнего утра – а если повезет, то и день-два – искатель сокровищ не слышал проклятого смеха.

Но от снов это не избавляло.

Каждую ночь с регулярностью пытки он посещал знакомую пещеру. «Да что же ты?!» – кричал Хродгар, цепляясь за край. Вульм хотел ответить, или кинуться на помощь, или просто сбежать, как преступник бежит из опостылевшей темницы… Ничего не получалось. Прошлое не менялось: Вульм медлил, не в силах совладать с собственным телом, Хродгар падал, и золото смыкалось над предателем – переваривая, переплавляя его душу и тело.

Сперва он думал, что это кара. Потом решил, что Смеющийся Дракон равнодушен к человеческим поступкам. Для твари главное – зрелище. Потом понял, что смысл ночных видений вряд ли когда-нибудь станет ему ясен. Так происходит, и можно лишь терпеть, стиснув зубы.

Однажды терпение лопнуло, и Вульм перерезал себе горло. Пустое занятие – минутой позже он встал, втрое сильнее и быстрее себя-настоящего, только убивать уже было некого, а радоваться обретенной мощи – бессмысленно. Все равно не успел он оглянуться, как утратил новые способности, вернувшись к исходному состоянию.