Книга Алфавита. Книга соответствий - Андрей Волос

Colloquium Berlin значительно раньше.

Когда я открывал, она протягивала пару рулонов туалетной бумаги и лихо подмигивала, преувеличенно громко, как говорят с глухими, повторяя одну и ту же фразу, перемежаемую замогильным хохотом:

— Fьr ka-ka!.. Ху-ху-ху!.. Fьr ka-ka!.. Ху-ху-ху!..

То еще было явленьице эта Марта…

Коротко говоря, я совершенно забыл, как живут нормальные люди.

Я барабанил по клавишам, как заяц, и носился вокруг озера, как бешеная собака, а мечтал лишь о том, чтобы закончить свою писанину, которая четвертый год тяжким грузом висела на плечах.

Потом появился Марек Шнечински. У него была месячная стипендия, он приехал из Вроцлава и, как скоро выяснилось, говорил по-русски. Мы обнаружили множество одинаково интересующих нас тем и подружились.

Марек оказался весельчаком того самого свойства, которое лично я полагаю единственно приемлемым, — меланхолического.

Вечерняя беготня по озерам и паркам заканчивалась, как и прежде, заходом в магазин. Мы покупали преимущественно круглые в сечении предметы — банки с фасолью (из нее Марек готовил чили), банки с супами (чтобы вообще ничего не готовить), банки с пивом (потому что бутылки надо сдавать, а это хлопотно) и бутылки с вином (которые мы все равно не сдавали).

Однажды при подходе к воротам Замка желтый пластиковый пакет, только что выданный мне в немецком магазине, разошелся по швам, и покупки раскатились.

Марек грустно смотрел, как я гоняюсь за ними по всей улице.

Когда я кое-как укутал их останками пакета и взял под мышку, он спросил, указывая на сверток:

— Знаешь, что это?

— Ну? — хмуро переспросил я. — Что?

Марек развел руками и печально ответил:

— Это ответ Германии на взятие Берлина…

Зиё

Когда я, в очередной раз утомленный шумом (см.) двигателей и дребезгом самолетных динамиков, возвращался из Душанбе, Женя тут же зазывал меня в свой кабинет.

Подробно изложив последние новости, касавшиеся, как правило, все более детального изучения анатомии свиньи (см.), он вкрадчиво переходил к делу:

— Ну что, понравились Зиё твои новые переводы?

— Вроде бы, — отвечал я, пожимая плечами.

— И в гостях у него был?

— Был.

— Ну?

— Что «ну»?

— Рассказывай.

— Я тебе уже сто раз рассказывал. Всегда ведь одно и то же.

— Нет, ты уж расскажи, пожалуйста.

Я вздыхал:

— Ну, хорошо. Слушай. Прихожу я, значит, к Зиё…

— Утром?

— Нет, не утром. Часам к двенадцати.

— Ага.

— Стол уже накрыт. Сидим…

— Стол какой?

— Стол как стол. Под белой скатертью. Его только при моих визитах используют. Так-то, если на минутку забегаю, он всегда в углу стоит.

Книгами завален.

— На столе что? — спрашивает он, плотоядно облизываясь.

— Как всегда. Две тарелочки с чаккой… ну, с кислым молоком. Свежая лепешка разломлена на куски…

— Какие куски?

— В смысле?

— Какой величины?

Я показываю:

— Вот такие. С пол-ладони.

— Так, — удовлетворенно кивает он.

— Разложены по всему столу. Два блюдца с изюмом и орехами. Я первым делом пробую изюм. Чмокаю, ахаю, потом спрашиваю: «Зиё, ин хуб мавиз аз кучо?» А он разводит руками и отвечает: «Аз бозор».

— Это что значит?

— Зиё, откуда такой хороший изюм? С базара!.. Это у нас с ним шутка такая.

— Понятно. Еще что?

— Еще обязательно большая тарелка зелени. Гашниш… то есть, тьфу, кинза… укроп, райхон…

— Это что?

— Это этот, как его… этот… базилик. Лук обязательно. Лук нежный, не горький… все чистое, в капельках воды, просто сияет!..

Женя ерзает и закатывает глаза.

— Так-так-так, — говорит он затем, тяжело сглатывая слюну.

— Ну вот. И бутылка водки, разумеется. Рюмки, естественно… Что еще?.. все, пожалуй. Зиё разливает водку, мы выпиваем и закусываем.

— Чем?

— Как чем? Я же тебе говорю: зелень, то-сё… берешь стрелку лука, пару веточек кинзы… сворачиваешь в такой комок… макаешь в кислое молоко… и — ам!

— Вкусно?

Теперь я закатываю глаза, а Женя, на меня глядя, стонет и качает головой, как перед обмороком.

— Ну?

— Ну и все. Болтаем себе помаленьку, едим все эти мелочи… а в это время жена на кухне гремит капкиром о казан.

— Капкир — это что?

— Слушай, я тебе сто раз говорил. Типа шумовки.

— А с вами не сидит?

— Нет. Только если я, например, с женой приду. Тогда посидит немного.

Женя сладко жмурится:

— Да… Вот он — Восток!.. Ну?

— Опять «ну»! Когда все выпьем и почти все съедим, сынишка приносит блюдо с пловом. Едим плов. Правда, перед пловом еще бывает суп.

«Сиёалаф», например. Из черной травы. Есть такая трава. Охапками на базаре продают.

— И?

— Странный суп. Черный-черный. Но вкусный. Но если суп или, не дай бог, пельмени там какие-нибудь перед пловом — это вообще убийство.

Нет, лучше сразу плов.

Женя чмокает.

— А что пьете?

— Ничего не пьем. Я же русским языком тебе говорю: едим плов.

С пловом не пьют ничего. Ну, обычно не пьют…

— Руками едите?

— Руками.

— Вкусный плов?

— О-о-о! — говорю я, качая головой.

Женя снова стонет, потом горестно шепчет:

— Ай-я-я-я-я-я-яй!..

— Да, именно что. — Я безжалостно подтверждаю близость его умозрительных представлений к реальной жизни. — Именно так: ай-я-я-я-я-я-яй!..

Женя горестно вздыхает.

— Потом пьем чай, — говорю я. — Зеленый. Потом долго еще сидим.

Иногда, если силы есть, делом занимаемся. Подстрочники, то-сё…

Потом Зиё меня провожает. В общем, до позднего вечера не можем расстаться.

Женя с тоской смотрит в мутное окно московского полуподвала.

Потом поворачивает ко мне голову.

— Да, — говорит он, мечтательно улыбаясь. — Вот он — Восток!..