Книга Закат. Трилогия "Штамм". Книга 2 - Чак Хоган

Эта вампирша была мамой Гуса. Ее глаза скрывала повязка из какой-то грязной тряпки. Гус видел, как ходит ходуном ее горло — жало требовало пищи.

Она чувствует тебя. Но ее глаза должны оставаться закрытыми. Внутри нее живет воля нашего врага. Он видит ее глазами. Слышит ее ушами. Мы не можем долго держать ее в этом помещении.

Глаза Гуса наполнились слезами дикой злобы. Страшная тоска пронизала болью его тело, захлестнула яростью. Лет с одиннадцати он не доставлял маме ничего, кроме стыда и позора. И вот теперь она стоит перед ним — чудовище, монстр, немертвая тварь.

Гус снова повернулся к тем троим. Его переполнял гнев, но Гус отчетливо понимал: здесь, в этой обстановке он бессилен.

Третья причина. Ты должен ОТПУСТИТЬ ее, дать ей волю.

Гус заплакал. Это были сухие рыдания — как сухой кашель или сухая рвота. Его тошнило от всей этой ситуации, она приводила его в ужас, и все же…

Он опять повернулся к маме. Получалось, что ее словно бы похитили. Да, похитили. Ее взял заложницей тот самый «нечистый» штамм вампиров, о котором говорили эти трое.

— Мама, — сказал Гус.

Хотя она явно слышала его, внешне это никак не проявилось.

Укокошить брата, Криспина, было легко, потому что они всегда недолюбливали друг друга. Потому что Кри-спин был наркоманом и еще большим позором, чем Гус. Убийство Криспина — всех делов-то, вогнать ему в шею тот осколок зеркала — было образцом эффективности: два в одном — семейная терапия плюс избавление от мусора. Ярость, копившаяся десятилетиями, выходила из Гуса с каждым движением осколка, перерезавшего шею брата.

Но избавить madre (Мать (исп.)) от проклятия — это совсем другое. Это будет актом любви…

Мама Гуса каким-то образом исчезла из помещения, однако тот охотник остался. Гус взглянул на троицу. Он видел их теперь гораздо лучше. Жуткие твари — еще более жуткие в своей неподвижности. За все время они даже не шевельнулись.

Мы обеспечим тебя всем необходимым для достижения цели. Материальная поддержка не представляет для нас проблемы: по ходу времени мы накопили несметные богатства человеческих сокровищ.

За многие века те, кто получил от вампиров дар вечности, заплатили за это целые состояния. В своих подвалах Древние сохранили месопотамские серебряные кольца и обручи и византийские монеты, золотые соверены и немецкие марки. Та или иная валюта сама по себе ничего не значила для них. Что деньги? Не более чем ракушки для торговли с аборигенами.

— Значит… вы хотите, чтобы я был для вас… добытчиком, так, что ли?

Господин Квинлан обеспечит тебя всем необходимым. Что бы ты ни пожелал. Он наш лучший охотник. Очень квалифицированный и очень преданный. Во многих отношениях — уникальный. Единственное ограничение — соблюдение тайны. О нашем существовании никто не должен знать — это задача первостепенной важности. Мы оставляем на твое усмотрение подобрать себе других охотников, таких же, как ты сам. Невидимых, никому не известных, но тем не менее искусных убийц.

Гус едва не взбрыкнул, как необъезженный жеребец, однако сдержался — он словно бы почувствовал, как неизвестно куда подевавшаяся мама снова возникла за его спиной и изо всех сил натянула уздечку. Искусные убийства… Вот где его гнев найдет свой выход. Возможно, это как раз то, что ему требуется.

Губы Августина Элисальде сложились в злобную ухмылку. Ему нужна рабочая сила. Ему нужны убийцы.

И он точно знал, куда за ними направиться.

Межрайонная скоростная транспортная система. Внутренняя платформа «Южной паромной петли»

Фет, ошибившись только в одном повороте, провел Эфа в тоннель, выходивший к заброшенной внутренней платформе «Южной паромной петли». Десятки станций-призраков испещряли линии МССП{3}, «Инда»{4} и БМТ{5}. Их больше нет на картах подземки, однако из окон составов, совершающих регулярные рейсы по действующим линиям, эти станции все-таки можно углядеть — если знать, куда и когда смотреть.

Подземный климат здесь более влажный, чем в других местах; под ногами сырость, стены на ощупь скользкие, по ним сочится вода, словно камни истекают слезами.

Светящийся след, образованный выделениями стригоев, совсем истончился. Фет озадаченно огляделся по сторонам. Он знал, что маршрут, пролегающий под самым началом Бродвея, составлял часть первоначального плана подземки: станция «Южный паром» начала принимать пассажиров еще в 1905 году. А три года спустя был открыт подводный тоннель, соединяющий Манхэттен с Бруклином.

Высоко на стене виднелась керамическая плитка, сохранившаяся с тех давних времен, — в мозаичный узор были вплетены первые буквы названия станции: «SF».[5]Рядом — уже современная табличка с нелепой надписью: ОСТАНОВКИ ПОЕЗДОВ НЕТ Как будто все только и делали, что по ошибке здесь останавливались. Эф заглянул в небольшую нишу, служившую техническим помещением, посветил там синей лампой.

Из темноты донеслось хихиканье.

— Вы из МССП? — спросил чей-то голос.

Эф сначала учуял человека и лишь потом увидел его. Из углубления в стене — там на полу были навалены грязные изодранные матрасы — выдвинулось нечто: беззубое чучело в многослойном одеянии из напяленных друг на друга рубах, штанов и пальто. Вонь его тела, упорно просачивавшаяся наружу, была отфильтрована и выдержана, как старое вино.

— Нет, — сказал Фет, беря переговоры в свои руки. — Мы здесь не для того, чтобы кого-то выковыривать.

Мужчина окинул их цепким взором, быстро оценив, можно ли им доверять.

— Меня звать Безум-Ник, — сказал он. — Вы сверху?

— Ну да, — ответил Эф.

— И как там? Я здесь один из последних.

— Из последних? — переспросил Эф.

Он только сейчас различил контуры ветхих палаток и конурок из картонных коробок, стоявших поблизости. Спустя несколько секунд появилось еще несколько призрачных фигур. Это были «люди-кроты» эпохи Джулиани{6}, обитатели городской пучины, обездоленные, лишенные всяких прав, реальные следствия теории «разбитых окон»{7}. Вот куда они забились в конце концов — на самое городское дно, где было тепло круглые сутки, изо дня в день, даже в самые жуткие зимние холода. При некотором везении и определенном опыте в таких подземных «стоянках» можно было жить по шесть месяцев кряду, а то и больше. Некоторые же кроты, те, что держались подальше от шумных станций, оставались здесь годами, ни разу не попадаясь на глаза ремонтных бригад.