Книга Гатчинский коршун - Андрей Величко

«Он что, в детстве пономарем работал? – с некоторым даже уважением подумал я.– Ведь второй час нудит, и не то что не охрип, но даже и не сбился ни разу! Даже жалко, что у нас КПСС нету, вот кому бы на съездах отчетные доклады зачитывать!»

Чтобы отвлечься, я попробовал на слух определить калибр стрелявших орудий. Но не удалось – не так уж много стрельбы из морских орудий я слышал в Порт-Артуре, а тут еще небось и холостыми палили. В общем, стало ясно: мой первоначальный план дождаться, пока оратор устанет, с треском провалился.

С премьером Столыпиным мы общались мало. Он не лез в мои дела, то есть в спецслужбы и технико-промышленные вопросы, я – в его. Но когда премьер подал на высочайшее рассмотрение свой проект аграрной реформы, Гоша повелел ознакомить с ним меня. Вот премьер и отправил ко мне своего зама, по здешнему – товарища, Владимира Иосифовича Гурко. Судя по всему, с совершенно явными инструкциями…

– Товарищ Гурко,– вклинился я в паузу между абзацами,– вы не против, если я пойду вам навстречу?

– То есть? – изобразил вежливое внимание зам Столыпина.

– Наверняка ведь вами планировался какой-то результат этой встречи! Ну типа я должен заснуть, например, с громким храпом или начать биться головой о стену… Вы скажите, не стесняйтесь, вдруг уже пора, а я это пропустил по душевной невнимательности?

Пока Гурко вынужден был срочно соображать, обидеться ему или рассмеяться, я продолжил:

– Разумеется, я понимаю ваши чувства – над проектом работали серьезные специалисты, а тут вдруг извольте отдать его на рецензию какой-то темной личности, которая наверняка и рожь от пшеницы отличить не сможет! Но и вы тоже поймите его величество – не каждый ведь день наследник рождается, и последнюю неделю голова у него, как минимум, наполовину была забита вовсе не государственными делами. Так что он просто не очень удачно сформулировал свои мысли… Ваш проект я читал, так что знакомить меня с ним не нужно. Думаю, вы в курсе, что мое ведомство готовит пятилетний план развития науки и промышленности. Так вот, именно точки пересечения аграрной реформы с этим планом нам и предлагалось согласовать, а вовсе не суть предлагаемой вами программы, с которой, кстати, я вполне даже согласен.

– И что же вы мне этого сразу не сказали?

– Ну как можно, вы же готовились к встрече, составляли речь, думаю, даже репетировали ее, и сразу перебивать? Некрасиво.

– Из чего можно сделать вывод, что вы тоже готовились к нашей беседе и теперь моя очередь слушать? – улыбнулся собеседник.

– Мне столько не наговорить, так что я свои соображения изложил в письменном виде. – Я протянул ему листок бумаги. Особой перегруженностью буквами он не отличался, там было всего три строчки:

«1. Испытательные полигоны для отработки реформы: Екатеринбург, Царицын, Нижний.

2. Синхронизация действий МВД – по пресечению революционной деятельности среди имущих слоев – с земельной реформой и введением УК.

3. На будущее – Госплан».

– Суть первого пункта в том,– продолжил я,– что всякое новое дело обычно начинается с модели, затем идет опытная партия, и только потом крупносерийное производство. В ваших бумагах не отражена последовательность проведения реформы – вот я и предлагаю начать ее с тех мест, где начали строиться крупные заводы. Наверняка ведь как по маслу все сразу не пойдет, кто-то разорится и лишится средств к существованию, а в этих регионах таких будет проще трудоустроить. Ну и вообще там нужны будут рабочие руки, которые вы все равно предполагаете высвободить… А по результатам в этих регионах можно будет и подкорректировать сам курс реформы, чтобы в масштабах России она прошла с наименьшими потрясениями.

– Понятно,– кивнул Гурко,– а второй пункт?

– Тут вот в чем дело: закон обратной силы не имеет, а существующее законодательство отличается неуместным либерализмом. Но ведь если, скажем, преступное деяние продолжалось год и одну минуту, а с нового года был введен новый уголовный кодекс, то судить нарушителя можно будет уже по нему… Это я к наметившимся последнее время трениям между МВД и моими службами. Петр Аркадьевич уже обижался, что они иногда притормаживают рвение его сотрудников по пресечению беспорядков. Так вот, смысл этого прост – среди экстремистов немало землевладельцев, так что я по возможности стараюсь пока их не трогать, чтобы судить уже по УК, где за их художества предусмотрена конфискация. Циферку видите? Это количество десятин в центральных губерниях, предполагаемых к получению по политическим статьям. Речь идет об уже выявленных нарушителях.

– Ого… – удивился Гурко.

– Учитывая, что процесс продолжается, цифра эта вполне может дойти и до «о-го-го!» – уточнил я.– Так что, может, Петр Аркадьевич сочтет эти соображения приемлемыми?

– А что касается третьего пункта, давайте я догадаюсь сам,– предложил зам премьера.– Вы хотите создать какой-то орган, чтобы он в рабочем порядке согласовывал ваши планы с нашими?

– Примерно так,– не полез в детали я.

Уже перед уходом Гурко задумчиво сказал:

– А ведь среди лиц, которых вы… э-э… оберегаете…

– Приберегаю,– уточнил я.

– …есть не только землевладельцы. И, как я сейчас начал подозревать, не только российские подданные.

– Рад, что вы затронули этот вопрос,– кивнул я.– Мне кажется, он требует вдумчивого обсуждения и хорошей подготовки. Прошу вас передать Петру Аркадьевичу мою просьбу о личной встрече по этой теме. Не сегодня и не завтра, пусть подготовится, дело непростое.

Дело действительно было очень непростое. Еще до войны мы начали собирать досье практически на всех иностранных предпринимателей в России. Они были условно разделены на три группы. Полезные – это те, сотрудничество с которыми приносит и будет приносить явную пользу. Сомнительные – это те, чья деятельность приносила не только пользу, но и ущерб в той или иной форме. А кто такие вредные – я думаю, и так ясно. Материал на большинство из них даже не пришлось фабриковать – они и сами нарушали закон с хорошим размахом. В порядке предварительной подготовки Гоша уже несколько раз вставлял в свои речи пассажи о том, что перед законом, который превыше всего, должны быть равны все, независимо от происхождения и положения. Слово «подданство» он пока не употреблял, дабы никого не спугнуть. Ибо ближайшими кандидатами на приведение их деятельности в соответствие с законодательством были люди, ссора с которыми требовала очень хорошей подготовки – потому как планировалась национализация бакинских нефтепромыслов. Следующим на очереди был Донбасс. И начинать такие дела можно было только при полном взаимопонимании с премьер-министром.

Разумеется, это никак не могло быть одномоментной разовой акцией – в подобном случае провал был бы гарантирован задолго до начала. Тут требовалась сугубая постепенность…

Всю российскую нефть контролировали четыре группировки. Самой мощной была нефтяная империя Нобелей. В затылок им дышали Ротшильды. На третьем месте, судорожно мечась между обладателями двух первых, изворачивался Манташев. Грозненские прииски его высочества, а ныне величества, стояли в стороне и работали не на экспорт, а на внутренний рынок, но зато практически монопольно. После долгих дебатов в качестве первой жертвы нами были выбраны Ротшильды. Это обеспечивало нам благожелательную поддержку со стороны Нобелей и, как дополнительный бонус, возможность в случае победы наложить лапу еще и на большую часть манташевских предприятий. Причем акция должна быть представлена не как часть долговременной государственной политики, а просто как конфликт Найденова с Ротшильдами. Французский отдел Танечкиной службы уже давно разработал несколько вариантов, якобы объясняющих, с чего это вдруг Найденов покатил бочку на бедных евреев с красным щитом – «Ротшильд» было изначально не фамилией, а прозвищем, образованным от герба.