Книга Библия-Миллениум. Книга 2 - Лилия Ким

— Фамарь… — однажды несмело начал Амман. — Мы…

— Что мы? — с вызовом спросила та.

— Мы…

«Мы должны прекратить. Это неправильно!» — хотел сказать он, но не нашел в себе сил. Все были дома. Мать на кухне, Авессалом в гостиной, смотрит какой-то фильм, периодически бегая на кухню за чипсами, булками и чаем.

Фамарь подошла к Амману вплотную. Дверь оставалась слегка приоткрытой. Положила руку на его член. Амман не выдержал и прижался к ее губам. Нетерпеливо просунул пальцы между ее ногами. Мокрая… Они ласкали друг друга. Бесшумно. Дыша рот в рот. Сознание того, что в любой момент может кто-то войти, сводило с ума, заставляло руки двигаться все быстрее. Шаги матери, она идет или в туалет, или к ним. Быстрее, быстрее…

Взрыв хохота в гостиной заглушил стон Аммана. Он потерял равновесие и ударился плечом о стену — фотографии херувимов попадали с обратной стороны. Фамарь схватила первую попавшуюся футболку и, обернув ею руки, побежала в ванную. Включила воду и стирала ни в чем не повинную вещь. Запах! Этот запах! Он может все выдать.

С утра Фамарь стала открывать форточку. Появление матери в комнате ее бесило. Она боялась, что та почувствует этот запах. Кисло-сладкий ее и острый — спермы Аммана, тот, что щекотал ей ноздри целыми днями. Вся квартира была им пропитана! В школе она то и дело принюхивалась к рукам. Поливалась дезодорантом сверху донизу.

— Ты что так сильно душишься? — как-то спросила ее мать с утра в лифте. Фамарь вздрогнула.

— Как хочу, так и душусь! Не твое дело!

Мать была ошеломлена. Удар агрессии был таков, что у нее пресеклось дыхание. Непроизвольно подавшись назад, она вдруг увидела дочь совершенно другой. Чужой девкой. Здоровой, не по годам размалеванной. Как же она раньше не замечала! Эти ярко-красные губы, обведенные черным карандашом, сосущие конфету на палочке прямо как… как… Она достает ее изо рта, облизывает, опять сосет и чмокает еще при этом.

— Перестань чмокать! Как свинья! — взвизгнула мать.

Фамарь вытащила изо рта конфету и лизнула ее кончиком высунутого до предела языка. Вышла из лифта и, глядя в упор, сказала:

— Как хочу, так и сосу!

С этого времени Фамарь хамила ей ежедневно. Все резче и наглее. Однажды мать дала дочери пощечину. За вопрос, занимались ли они с отцом оральным сексом. Та схватилась за щеку. И, глядя исподлобья красными, сверкающими бешенством глазами, низким и отчетливым голосом сказала: «Старая сука!» И выбежала из кухни. Ночью Аггифа плакала и звонила жаловаться Давиду. Но не сказала, за что ее ударила. Тот обещал поговорить с дочерью.

— А чего она руки распускает?! — был ответ на все.

Давид предупредил дочь, что если она не извинится перед матерью, то он примет меры.

— И что ты мне сделаешь? — выставив вперед бедра, спросила та.

А что он ей сделает? У нее такой возраст… Давид, правда, не знал, как себя вести. Потому перестал вмешиваться вовсе.

Ночью Фамарь пошла в ванную. Набрав воды, легла в душистую пену. Как хорошо и горячо. Высунув из воды ногу, она разглядывала ее. Какая красивая! Стройная, с нежной кожей, с еле заметными мокрыми волосками. Приподняв над водой темно-коричневые соски, она пощипала их и с удовольствием ощутила томление внизу живота. Проводя по груди ладонями, чувствовала, как она напрягается, становится твердой, большой. Мужчина стоит напротив нее, у него эрекция, он вот-вот на нее набросится… Тихие шаги в коридоре заставили ее очнуться. Кто это? Авессалом или Амман? Она шлепнула руками по воде, чтобы знали, что она в ванной. Ручка двери повернулась. На пороге стоит Амман. Фамарь села в ванной так, чтобы ее грудь оказалась над водой, выгнувшись навстречу брату.

Тот подошел и опустил руку в воду.

— Запри дверь, — приказал чужой, низкий голос, вибрирующий от животной страсти.

Амман молча запер дверь, разделся и влез в ванну. Вода перелилась через край, расплескавшись по кафелю. Они бешено целовались, лаская друг друга, повторяя те движения, что видели ночами. «Это же мой брат! — стучало в голове у Фамарь. — Это брат!» Боже! Она сейчас закричит. Поглаживая его член, ей очень хотелось лизнуть его. Чтобы он удерживал ее голову за волосы. Она схватила губами палец Аммана. В ванне было неудобно и слишком шумно. Вода булькала так, что, наверное, слышно во всей квартире. Фамарь поднялась, увлекая за собой брата. Сорвав с крючка первый попавшийся халат, Амман бросил его на мокрый пол. Они почти упали вниз. Моментально, с огромной силой, он проник в нее.

Фамарь пронзила острая боль, она зажала себе рот и впилась зубами в ладонь, чтобы не закричать. Другой рукой она попыталась оттолкнуть Аммана. Он делает ей больно! Совсем все не так! Слезь с меня! Холодный, противный, мокрый пол! Дубина с острыми крючьями раздирает ей внутренности! Слезь, скотина! Перестань! Хватит!!! Она колотила и царапала, но остановить его уже можно было, только убив. Не обращая внимания на ее сопротивление, он прижал ее всем весом к полу. Больно удерживая ее руки за кисти в своей ладони, огромной и сильной, как тиски, он резко и быстро всаживал в нее свой член.

Вонзающийся в мягкое тело окровавленный клинок поднимается и опускается бесчисленное количество раз. Фамарь билась в истерике, но Амман зажимал ей рот другой ладонью, чтобы ни один звук не проник наружу. Боль! Боль! Боль! Но должна быть тишина! Амман, напрягшись всем телом, вцепился зубами ей в плечо, сжав ее руки так, что тонкие запястья жалобно хрустнули, а на губах Фамарь, с обратной стороны, появился соленый привкус крови. Как будто он разодрал ей и рот тоже. Все…

Слезы неудержимым потоком катились по щекам. Она вся тряслась. Спихнув, наконец, с себя Аммана, Фамарь отползла к стене. Тот поднялся и увидел, что это его сестра, вся бледная, дрожит и плачет в углу возле раковины. Весь мир сосредоточился на алой полоске, тянувшейся от халата к огромной рваной ране, истекавшей не прозрачным, вязким нектаром оргазма, а кровью. Родной кровью.

— Нет… я… это не… я… — он протянул руку, хотел просить прощения, умолять, умереть… Туман постепенно рассеивался. Предметы обретали очертания. Она оттолкнула протянутую руку и плюнула ему в лицо. Потом вскочила и выбежала из ванной.

Амман сидел на полу, оглушенный, раздавленный, перемолотый в прах. Нужно все убрать, чтобы никто ничего не увидел… Халат матери! Черт! Весь мокрый, грязный, в кровавых пятнах! Амман пытался выстирать его прямо в ванне, наполненной остывшей грязной водой. Но пальцы не гнулись, мысли метались в беспорядке. Наконец, он окинул последним взглядом помещение. Кажется, ничего не заметно… Осторожно пробравшись на свой диван, он упал и мгновенно заснул.

* * *

— Что случилось с моим халатом? — спросила мать, войдя утром в детскую, сразу глядя на Фамарь.

— Не знаю, — ответила та, вылезая из-под одеяла совершенно голой — как легла вчера.

Мать отшатнулась, увидев на плече дочери сине-черные следы зубов. Засосы по всей груди, синяки от пальцев на запястьях.