Книга Танец Арлекина - Том Арден

Но самая прекрасная вещь висела на стене у камина: тяжелый старинный гобелен — настолько тяжелый, что не колыхался даже от самых леденящих сквозняков в сезон Короса. Рисунок на гобелене представлял собою историю Нова-Риэля, сына кухарки, который стал королем. Правда, чад от камина и солнце сделали свое дело, и рисунок загрязнился и выцвел. Конечно, гобелен состарился и износился, но все же именно в его ветхости крылось тайное очарование. В день именин, когда Эле и Тору исполнилось пять лет, мать решила открыть детям тайну гобелена. Как сверкали и лучились тогда её глаза! В деревянной панели за гобеленом оказалась потайная дверь! А за дверью начинался потайной ход.

От восторга дети затаили дыхание.

Мать склонилась и прижала к себе Элу и Тора. Это случилось долгим вечером, похожим на сегодняшний. Закатное солнце играло в витражах окна. С тех пор в материнских покоях все переменилось. Вазы, драгоценности, полотнища дорогих тканей — все это исчезло вместе с леди Руанной и больше никогда не вернется. Исчезло все, а та мебель, которой теперь была уставлена комната — кровать, стол, стулья, — была безвкусна и скучна и попала сюда из каких-то заброшенных комнат замка. Гобелен, бесстрастно переживший мрачные дни войны, во время Осады был порван и сожжен. Эла от горя задыхалась и рыдала, но тетка была непреклонна. Гобелен изображал языческую легенду и, кроме того, был безобразно грязен.

Но вот той тайны, которую скрывал гобелен, Умбекке узнать было не дано. Дверь была плотно пригнана к дубовой панели. И теперь Эла с любовью смотрела на стену, хранившую её тайну.

— Надеюсь, вскоре вы снова навестите нас, досточтимый Воксвелл? — спросила Умбекка. — И приведете юного… ах, как его зовут… Полтисс?

— Тисси, да. Конечно, конечно. Непременно.

Окончания разговора Эла не слышала. Она только облегченно вздохнула, когда сгорбленная фигура лекаря задвигалась к двери. По пути досточтимый Воксвелл то и дело улыбался тетке своей мерзкой улыбочкой. Наконец-то! А тетка наверняка пойдет провожать его до кареты.

Эла подошла к заветной панели. И тут же вновь послышалась мелодия, которую она так ждала. На этот раз напев прозвучал совсем рядом, за стеной. Мелодия лилась, словно струйка дыма — старинная эджландская песня. Когда они с братом были маленькие, эту песенку часто напевала мать. Тетя Умбекка ворчала и говорила, что это ваганская песня, но мать только смеялась и продолжала петь. Эла, дрожа от волнения, остановилась у стены и еле слышно запела:

В хороводе пойдем, как по краю кольца…

У кольца нет начала, не видно конца.

Она умолкла.

За стеной послышался приглушенный смех. Панель скользнула в сторону, и в комнате появился высокий стройный мужчина. Он шагнул к Эле и сжал её в объятиях.

— Я думал, что этот старый дурак застрянет тут навечно! А Эла была вне себя от счастья и лишь повторяла:

— Тор! Тор!

Он погладил её волосы:

— Тс-с-с! Тише! Я же обещал, что вернусь!

— Тор я тебя так долго ждала, так долго!

— Дай я посмотрю на тебя!

Брат отпустил Элу и сделал шаг назад.

— Я так слаба, Тор. С тех пор как…

Эла отвернулась бы, но не смогла. Она не сводила глаз с брата. Он осунулся, черты его лица заострились. Он улыбался, но совсем не так, как раньше. В улыбке Тора появилась непривычная серьезность. Неужели это её брат? Только его волосы цвета спелой пшеницы не изменились. Всякий раз, когда Тор появлялся в замке, он казался сестре выше ростом и сильнее. Неуклюжий, угловатый мальчишка превратился в мужчину. За плечом у Тора висел мушкет со штыком, начищенным до блеска, в руке он сжимал треуголку. Эла осмотрела брата с головы до ног: крепкие загорелые руки, высокие запыленные сапоги, обтягивающие лосины — некогда, видимо, ослепительно белые, мундир с медными пуговицами — изодранный, перепачканный. Алый мундир. Алый — цвет свергнутого короля.

— Красномундирник… — прошептала Эла.

— Красномундирник, — отозвался брат.

Эла все понимала. Наверняка брат добирался до замка в другой одежде и переоделся только где-нибудь в дальних комнатах. Солдата в красном мундире пристрелили бы на месте, без суда и следствия.

— Война еще не окончена, сестричка.

Только теперь Эла отвела глаза. Нет, невозможно. Это уже были не детские игры. Эла положила руку на спинку дивана. Со двора донеслось цоканье копыт. Заскрипели колеса кареты лекаря.

— Тор, все кончено. Все должно быть кончено.

Тор опустил на пол мушкет, положил на диван треуголку и снова обнял Элу.

— Сестрица, милая, как ты слаба, как бледна! Эла обернулась. Прижалась к груди брата.

— Тор, Тор…

Казалось, уходящие силы Элы перешли к её брату. Да, все так и было — Эла отдала свою силу брату, положила, словно жертву, к его ногам. В тот день, когда они расставались, она так и сказала: «Брат мой, да пребудут с тобой все мои силы». И тогда он обнял её точно так же, как обнимал сейчас, и поцеловал ее, а потом ушел и унес с собой её силу.

Как же давно это было… Циклы сезонов приходили и уходили. Родился мальчик — несчастный калека. Эла и её сын жили в заброшенном замке, слабо цепляясь за жизнь, и она непрерывно задавала себе вопрос: «Зачем?»

Эла прижалась щекой к плечу брата.

— Тор, зачем ты вернулся? Зачем? — бормотала она.

За время, прошедшее после осады, её брат только дважды возвращался в замок. Оба раза ненадолго, и оба раза, провожая его, Эла думала, что больше не увидит. Она отлично понимала, как опасна, как безумна жизнь её брата. Тор был мятежником, за его голову была назначена награда.

Его называли Алым Мстителем.

В промежутках между короткими визитами Тора в замок от него порой приходили записки — иносказательные, краткие, без обратного адреса. Получая очередное письмо, Эла спрашивала у служанки, стараясь голосом не выдать волнения: «Кто принес письмо, Нирри?» Служанка, брезгливо наморщив нос, отвечала: «Какой-то оборванец, госпожа. Он щас на кухне». Тогда Эла требовала, чтобы оборванца привели к ней. Как-то раз пришло письмо от Тора. Тетка спала, и когда Эла приказала Нирри привести ей почтальона, в её покои вошел мальчик, кое-как, наспех умытый. Эла была изумлена. Неужели этот мальчуган-сиротка — боец Сопротивления? «Лучше тебе ничего не знать. Совсем ничего», — повторял Тор. Сердце Элы бешено колотилось. Она вложила в руку мальчика серебряную монетку, завернутую в записку, а в записке были четыре слова: «Тор, я люблю тебя». Этим не было сказано ничего. А может быть, было сказано все.

Тор все понимал.

А теперь он обнимал её и тихонечко напевал ей на ухо. Эла сама не заметила, как начала подпевать брату. Тот самый припев, что она пела, стоя там, где прежде висел гобелен. Каким чужим, далеким казался теперь этот напев!

«Зачем ты вернулся?»