Книга Воспоминания адъютанта Паулюса - Вильгельм Адам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вскоре нас постигло самое горькое разочарование.
Уже несколько дней из донесений авиаразведки было известно, что русские укрепляют свой плацдарм к западу от Калача. Первым испытал на себе результаты этого наш LI армейский корпус. Его полки получили жестокий отпор, когда атаковали советские позиции восточнее Суровикина. Тем временем 8-я итальянская армия сменила все же некоторые наши дивизии. Они отошли на свои исходные позиции. Пехотные дивизии передвинулись на участок фронта в северной излучине Дона от Островского до Клетской, который прежде занимали соединения XIV танкового корпуса, дав ему возможность перегруппироваться для наступления к северу от Каменского.
В первые дни августа 76-я и 295-я пехотные дивизии, которые раньше входили в 17-ю армию, были переброшены для укрепления правого фланга 6-й армии.
6 августа была закончена подготовка для нанесения мощного удара по советскому плацдарму. Наши соединения заняли свои исходные рубежи, достаточно обеспеченные боеприпасами и горючим. Согласно полученным нами донесениям, русские располагали 12 стрелковыми дивизиями и 5 танковыми бригадами.[29]Нужно было отрезать им путь к отступлению через Дон. Их надлежало окружить и уничтожить. Оперативный план предусматривал для обоих танковых корпусов задачу создать плацдарм на Дону, XTV танковый корпус должен был наступать вниз по Дону из района Каменского, а XXIV танковый корпус — вверх по Дону из района Нижне-Чирской.
Рано утром 7 августа земля застонала под тяжестью помчавшихся с грохотом танков. Утреннюю тишину сразу нарушили взрывы снарядов и стрекотанье пулеметов. Нашим танкам удалось прорвать советскую полосу обороны. Головные подразделения обоих наступавших навстречу друг другу корпусов сошлись уже через несколько часов. Только тогда и начался настоящий бой. Наши атакующие пехотные дивизии столкнулись с искусно и ожесточенно сражающимся противником. Он сразу понял, какой опасностью грозили ему немецкие танки, и организовал ожесточенные контратаки против танковых корпусов, которые сражались, имея в тылу Дон. А те отстреливались, используя всю свою огневую мощь. Однако частям Красной Армии удалось прорвать окружение и переправиться на восточный берег Дона. После четырехдневных тяжелых боев сражение кончилось. Экстренное сообщение с фронта, трубя в фанфары, объявило, что немцы одержали крупную победу. Оно умалчивало о том, что нам пришлось дорого заплатить за нее как людьми, так и техникой. Потери противника были больше. Однако кое-где на поле сражения под Калачом стояли и немецкие сгоревшие или выведенные из строя танки. А это было для нас особенно плохо. Ведь мы находились на расстоянии 2000 километров от тыла, и замену можно было получить очень нескоро. А главное — Красная Армия выиграла драгоценное время для создания фронта обороны между Волгой и Доном, на подступах к Сталинграду. Ей удалось задержать 4-ю танковую армию, которая уже 1 августа прорвалась из района Цимлянской через Калмыцкую степь к южным подступам Сталинграда. По приказу Главного командования сухопутных сил 6-я армия вынуждена была 12 августа передать на усиление 4-й танковой армии 24-ю танковую и 297-ю пехотную дивизии. Оба соединения перешли Дон по наведенному мосту у Потемкинской. Для закрепления достигнутого под Калачом успеха от 6-й армии требовалось немедленно продолжать наступление по ту сторону Дона. Но она была не в состоянии это сделать. Мы снова потеряли драгоценное время. Приходилось перегруппировывать соединения, восполнять потери в оружии и боевой технике, получать боеприпасы и горючее.
Я просматривал донесения о потерях, поступившие из дивизий. К тем из них, которые особенно пострадали, я выезжал на место. Такой пострадавшей дивизией была 376-я пехотная под командованием генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. После боев она сосредоточилась вместе с 384-й и 44-й пехотными дивизиями в излучине Дона к востоку от Клетской. Эти три дивизии имели задачу отбросить войска Красной Армии за Дон и в общем выполнили ее; правда, в дальнейшем советским частям снова удалось во многих местах форсировать Дон и создать плацдармы на его западном берегу.
Но и эти бои стоили немецким войскам больших потерь: так, численный состав многих пехотных рот 376-й дивизии доходил до 25 человек. В 44-й и 384-й пехотных дивизиях дело обстояло несколько лучше. Но и при численности в 35–40 человек в роте было мало оснований для оптимистических настроений.
При наступлении 6-й армии к Волге кровь немецких солдат лилась рекой. Отошли в прошлое легкие успехи западной кампании, равно как и бодрое настроение солдат, характерное для лета 1941 или для мая и июня 1942 года. Во время моих поездок в вездеходе я постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части. Особенно запомнились мне двое, участвовавшие в сражении под Калачом. Они служили в той дивизии, куда я направлялся. Я взял их в свою машину.
Сидевший за моей спиной ефрейтор, еще находясь под свежим впечатлением пережитых боев, рассказывал:
— В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось бывать. Задал нам Иван жару, у нас только искры из глаз сыпались. Счастье еще, что наши окопы глубокие, иначе от нас ничего бы не осталось. Артиллерия у русских знатная. Отлично работает — что ни выстрел, то прямое попадание в наши позиции. А мы только жмемся да поглубже в дерьмо зарываемся. Много наших от их артиллерии пострадало. А самое большое проклятие — «катюши». Где они тюкнут, там человек и охнуть не успеет.
Товарищ ефрейтора — о нем я по ходу разговора узнал, что его мобилизовали накануне сдачи экзамена на аттестат зрелости, — добавил:
— А как идет в атаку советская пехота! Я от их «ура» чуть совсем не спятил! Откуда берется эта удаль и презрение к смерти? Разве такое может быть только оттого, что за спиной стоит комиссар с пистолетом в руке? А мне сдается, есть у русских кое-что такое, о чем мы и понятия не имеем.
Ефрейтор позволил себе еще большую вольность, чем его товарищ. Он сказал, адресуясь прямо ко мне:
— Еще три недели назад наш ротный рассказывал нам, будто Красная Армия окончательно разбита и мы, дескать, скоро отдохнем в Сталинграде. А оно вроде бы не совсем так. 31 июля они нам изрядно всыпали. Нашей артиллерии и противотанковой обороне еле-еле удалось остановить контрнаступление русских.
— Ну как, господин полковник, конец этому скоро будет? — спросил молодой солдат. По-видимому, нашу стратегию он ставил не слишком высоко. А он еще полгода назад, возможно, пел в своей школе: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра — весь мир». Этот хмель выветрился из него мгновенно.
