Книга Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс

– Так и есть, – подтвердила я.

Мы сидели в столовой, за длинным, до блеска отполированным столом из темного дерева, центр которого был уставлен высокими свечами, приправами, маринадами, соленьями и корзинками с дрожжевым и пресным хлебом. Трапеза проходила в соответствии с особыми канонами. Свиное сало и чайная заварка на краю тарелок, свечи с запахом ладана и такой деликатес, как оленина тикка пасанда, – все это свидетельствовало о торжественности момента. Я прочла молитву; сама положила всем понемногу от каждого блюда; сама же продекламировала отрывок из «Правописания» и своей рукой поставила Герти и Люцию на лоб метки принесенным из дому илом; из вежливости я даже побеседовала с ними о том о сем и рассказала общинные новости. Поссилы не были у нас почти год и с благодарностью выслушали краткое изложение событий, хотя и собирались через месяц прибыть на Праздник любви.

Когда мне было предложено принять ванну, я не нашла в себе сил спорить, но, очнувшись, поняла, что сижу по подбородок в чуть тепловатой воде, а Герти, сдерживаемая только почтением, барабанит в дверь. Я заверила ее, что не сплю, потом ополоснулась, вытерлась и отправилась в спальню. Это действительно была лучшая комната в доме: там стояла большая викторианская кровать под балдахином, которую я запомнила еще со времени первого посещения. Мне повезло: на крепкие опоры балдахина вполне можно было повесить гамак, причем таким образом, чтобы лежать головой в сторону Общины. Я провалилась в сон и потом не могла вспомнить, что видела во сне.

На следующее утро, разбирая свой мешок, я обнаружила на дне кое-что удивительное, о чем даже не подозревала. Среди вещей лежала маленькая склянка, завернутая в бумагу и для верности стянутая резинкой. «На всякий случай. С», – гласили печатные буквы на бумажной обертке. Немного повозившись, я открутила крышечку и понюхала темную, почти черную мазь. Это был жлоньиц, бесценный, незаменимый бальзам – для нас куда более дорогой и значительный, чем золото, ладан и мирра для христиан… нет, даже ценнее, это как наш Грааль, только он обладает чудотворной силой, да к тому же находит практическое применение. Что такое жлоньиц, я знала с пеленок, но видела его и нюхала только раз, три года назад, на праздновании своего совершеннолетия. Мне было известно, что у деда после долгих лет осталась лишь самая малость этого ценнейшего, загадочного снадобья. Если мне оказали такую честь, как владение едва ли не всей нашей святыней, это следовало расценивать как поучительное проявление дедовой любви и особого доверия, а также строгое напоминание – вдруг я забудусь – о важности моей миссии.

У меня защипало в глазах. Я осторожно закрутила бакелитовую крышечку, помолилась, прижимая ее ко лбу, а потом поцеловала склянку и тщательно спрятала среди одежды на самом дне мешка.

* * *

Эдинбург, с нашей точки зрения, обладает тем преимуществом, что центр его хаотичен, неупорядочен, расположен на разных уровнях и образован причудливыми крутыми улочками (впрочем, старинные города в Святых Землях дадут ему сто очков вперед, а Токио, столица Японии, вообще не оставляет приезжему ни малейшей надежды сориентироваться). Однако Эдинбург – прежде всего столичный город, а поэтому здесь не следует задерживаться без особой причины (для Герти Поссил особой причиной послужили в свое время ностальгические воспоминания о замужестве, связанные с этим домом), хотя он выгодно отличается от других городов беспорядочностью планировки (если не считать новостроек) и скромными размерами, которые позволяют разглядеть окрестности – эти два условия представляются мне весьма существенными. Для нас всегда было дурным знаком, если поиск пути в городе становится просто вопросом нахождения оси икс и оси игрек; мы остерегаемся – думаю, не напрасно – таких мест, где единственным природным ориентиром служат облака (да и те нередко обезображивает инверсионный след самолета или отблеск городской иллюминации).

Мне еще предстояло решить, как добраться до Лондона с соблюдением правил нашей веры, но, проснувшись поутру (непростительно поздно), я учла относительную быстроту вчерашнего передвижения – на тот отрезок пути У меня было отведено двое суток, с ночевкой где-нибудь на берегу – и довольно приятную атмосферу Эдинбурга, а потому не стала торопиться и посвятила целый день отдыху и размышлениям.

После торжественного завтрака, не уступавшего вчерашнему ужину (у меня в чае плавали лепестки роз; Герти Поссил, с моего неохотного согласия, омыла мне ноги), я сказала хозяевам, что должна разведать некоторые места в городе и вернусь, как только управлюсь. Отклонив предложение Герти приставить ко мне провожатого в лице ее сына (Люций нервно осклабился, но мой отказ его успокоил), я заверила, что не пропаду. Герти не унималась; пришлось сказать ей, что я чувствую себя вдвойне уверенно, поскольку держу при себе скляночку жлоньица; сестра Гертруда была поражена, что мне доверили это полулегендарное снадобье, и вроде бы успокоилась, решив, что моя безопасность гарантирована.

Итак, я отправилась в гущу Неспасенных (у нас для них есть и другие обозначения: Несчастные, Безумные, Нормалы, Туповатые, Отвергнутые, Шлаки, Отруби, Безвольные, Низовые, Мягкотелые, Омраченные, Спящие), поеживаясь оттого, что удаляюсь от единственных Спасенных во всем городе (они же Просвещенные, Здравые, Угодные, Прозревшие, Избранные, Очищенные, Прощенные, Ясные, Облеченные, Деятельные, Просветленные, Пробужденные); у меня в карманах лежало все мало-мальски ценное из взятого в дорогу, а также пара бутербродов с сыром и маринованным манго, которые приготовила Герти.

День выдался теплый, я сняла шляпу, и теперь она болталась на шнурках у меня за спиной, поверх куртки, которую Герти с вечера отчистила, как смогла. Главные улицы были забиты машинами, тротуары кишели людьми. Воздух смердел выхлопными газами; слепящие огни рекламы и безвкусные витрины назойливо требовали внимания. Кое-кто из прохожих посматривал на меня с недоумением – казалось бы, моя однотонная одежда не сильно отличалась от того, что носит молодежь обоих полов, да и шляпы – не такая уж редкость; по всей вероятности, меня выделял посох. Среди толпы и городского шума мне было не по себе, и через какое-то время я свернула в тихий закоулок, подальше от гнетущей людской массы.

Дети, игравшие на школьной площадке, стали окликать меня из-за ограды, обзывая «придурочной», и требовали, чтобы я «стрельнула из палки» или «рубанула всемогущим мечом».

Сначала я решила не обращать внимания, но передумала и приблизилась к ограде; дети бросились врассыпную, однако быстро вернулись, осмелев за спасительной решеткой от своего численного перевеса.

– Что еще за всемогущий меч? – спросила я.

– Не знаешь, что ли? Надо «Трансфорсеров» смотреть, в субботу утром, – сказал один из них.

Мне пришлось поразмыслить.

– То есть по телевидению?

– Ну! Дошло! Во-во! По ящику! – закричали они наперебой.

Я покачала головой:

– У нас нет телевизора.

– Что? Врешь! Ладно тебе! Иди ты! Из дурдома сбежала, тетя?

– Нет, просто я живу в Общине.