Книга Укрощение строптивых - Светлана Успенская

Сначала рев моря, а потом гул мотора в вертолете заглушили тикающий звук из чемоданчика. Ничего не слыша, Дино взглядом прощался с розовым чудом, высившимся посреди моря, и мечтал о встрече с возлюбленным. Он так и погиб с улыбкой на устах…

Вечером в просторном пентхаусе в центре Рима раздался резкий телефонный звонок. Салаино уже капризно надул губы, собираясь пожаловаться вечно занятому любовнику на обрыдшее одиночество.

— Говорит комиссар полиции, — в трубке прозвучал незнакомый голос.

— Что такое? — Сердце юноши неприятно забилось. Он не любил полицию еще с тех стародавних времен, когда мальчиком торговал своим телом на панели и частенько проводил за решеткой ночи напролет.

— Вертолет рухнул в море на подлете к материку… — произнес комиссар. — Тела погибших не найдены… Мы должны сообщить об этом родственникам Дино Чентуры. Вы родственник?

— Нет, — прошептал Салаино испуганно. — Нет!

Подарок неизвестного «Алекса» оказался с начинкой.

Глава 5

Открытие выставки в галерее «Пси-фактор» стоило более десяти тысяч долларов и напряженного труда многих человек. Острая, но незаметная постороннему взгляду борьба между художниками развернулась за главное место в экспозиции, располагавшееся в небольшой квадратной комнате. К ней вел узкий коридор, чьи стены были плотно увешаны менее ценными экспонатами. Самое престижное место по праву досталось Лизе Дубровинской. Еще бы! Ведь выставка открылась лишь благодаря пробивной способности Лизы и деньгам ее отца. Если бы не она, вообще бы ничего не было!

В честь открытия выставки должен был состояться небольшой фуршет, на котором владелец галереи произнесет несколько прочувствованных слов о святом искусстве, а газетчики и фотографы получат возможность удовлетворить свое любопытство, оплаченное бесплатной выпивкой, а в отдельных, особо важных случаях — и деньгами. И тогда на следующий день в газетах появятся глубокомысленные рецензии маститых искусствоведов, которые, напрягая высокий лоб, горящий любовью к прекрасному, будут хвалить художников так, чтобы это казалось руганью, и ругать их так, чтобы это звучало восторженной похвалой.

К торжественному открытию Игорь Георгиевич опоздал. Он прибыл уже тогда, когда посетители, преимущественно бородатые, подворотного вида личности, пренебрежительно относящиеся к собственной внешности, уже расползлись по галерее, облепив произведения искусства.

В сущности, картин как таковых на выставке было не много. Главное место было отведено так называемым «инсталляциям». Это были композиции из самых разнородных предметов, призванные своей конфигурацией заронить в головы зрителей некую важную мысль. Чтобы, не дай Бог, зрители не усвоили вместо нужной мысли какую-нибудь другую, постороннюю, возле каждой композиции белела табличка с названием. Инсталляции — это был очередной писк художественной моды, по замечанию благосклонного критика, «дышащий космосом и экзистенциальной тоской».

Заложив руки за спину, Игорь Георгиевич прохаживался вдоль коридора, растерянно глазея по сторонам.

Внезапно его скучающий взор привлекла кучка строительного мусора на помосте, красиво обтянутом бархатом: наплывы окаменевшего от влаги цемента, кусок бетона с торчащими из него щупальцами арматуры, обрывки обоев, с тыльной стороны хранящие отпечатки газет тридцатилетней давности, обгорелые спички, недокуренные сигареты и даже один использованный презерватив, стыдливо намекавший на нечто более интимное. Сверху всего этого громоздилась несколько скособоченная искусственная роза, лепестки которой были припорошены сероватой пылью.

— Что ж это такое, — буркнул неискушенный зритель, — мусор из зала забыли вынести!

Рядом с мусором белела небольшая табличка, на которой значилось: «Инсталляция „Гармония и хаос“, автор — Л. Дубровинская».

Не в силах осмыслить причинно-следственную связь между мусором и табличкой возле него, Игорь Георгиевич недоуменно огляделся по сторонам.

Неподалеку от него остановились две странные длинноволосые фигуры, одна из которых еще сохраняла несомненные признаки мужественности в виде прыщей и курчавой окладистой бородки, а другая была носителем признаков женского пола, что подтверждалось метущей пол юбкой.

Бородатый застыл возле таблички, восхищенно причмокивая губами.

После затяжного молчания его подруга патетически воскликнула низким прокуренным голосом:

— Какая глубина! Какая экспрессия!

— Да, ты права, — упоенно поддакнул бородатый, — как бы сквозь хаос бытия пробивается светлое гармонизирующее начало. Это противодействие увеличению энтропии, протест против стихийных начал бытия…

— Нет, я не согласна, — возразила девица. — Это протест не против хаоса природы, а против разрушающего действия цивилизации. Роза в этом случае как бы своеобразный шифр гармонии Вселенной, отличной от гармонии в том смысле, в каком ее понимает современный хомо сапиенс. Это как бы восставшая природа, которая будет жить после гибели культуры.

— Как бы это Шпенглер? — хмыкнул бородатый.

— Скорее как бы Бергсон! — парировала спутница. — Однако, мне кажется, энтропия здесь — это как бы на самом деле то, что обычно понимается под ее антиподом. И потому эта инсталляция гениальна! Здесь все как бы является своей собственной противоположностью, черное — белым, а белое — черным.

— Н-да! — глубокомысленно заметил бородатый и вздохнул.

Пристыженный Игорь Георгиевич отошел в сторону. Внезапно ему стало ясно, что, несмотря на всю свою образованность, он на самом деле плетется в хвосте культурного процесса, а может быть, даже безнадежно отстал от него.

Потом его внимание привлекла другая композиция. Сначала ему показалось, что в центре нее находится обнаженная резиновая кукла на четвереньках. Но по мере приближения стало ясно, что это не кукла, а живая женщина, поставленная лицом к публике, да еще и раскрашенная под зебру. В зубах женщина держала все ту же искусственную розу, припорошенную пылью.

Неискушенный зритель, испуганный видением женщины-зебры, остолбенел от изумления. Он испуганно жался к подкованной в современных эстетических проблемах парочке, которая так доходчиво растолковала ему смысл строительного мусора. Но эта женщина!.. Какой ужас! Ведь ей же холодно!

Женщина была не очень молода и совсем не привлекательна. Было видно, что ей нелегко все время стоять на четвереньках, держа розу в зубах.

Ясно было, что куда с большей охотой она бы оделась, взяла авоську и отправилась бы по своим женским делам. Вскоре в зале возник и сам автор-акционист, долговязый тип в очках и с лихорадочным блеском в глазах.

Посвистывая, он закрыл шторку, отгораживающую угол, где находилась инсталляция.

Женщина-зебра кряхтя поднялась с колен и, выплюнув розу изо рта, отправилась пить пиво, разминая затекшие ноги.

На пояснительной табличке возле помоста значилось: «Попранная невинность. Автор — X. Кристалевич-Крестинский».