Книга Детство Левы - Борис Минаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помчался домой и с порога крикнул:
— В доме милиция!
Дядя Юра отшатнулся и сразу бросился к окну.
— Машины во дворе нет! Это не за мной! — крикнул он. — Может, участковый?
В тот раз я впервые увидел как он побледнел. Лицо сразу стало нормального цвета.
Зачем-то дядя Юра полез на балкон и папа с большим трудом уговорил его не прыгать с шестого этажа.
— Сима, ну всё! Ну всё! Прости меня, Сима! Прости меня, Марина! — отчаянно шептал дядя Юра. Потом он одел ботинки и исчез.
Было уже темно.
— Куда же он пойдёт? — отчаянно спросила мама. — Ведь к Розе ему нельзя…
— Ну, один раз переночует на вокзале, — сказал я, не без оснований чувствуя себя причастным ко всей этой истории. — Это гораздо лучше. Безопаснее.
— По-моему, — тихо сказал папа, — на вокзале его точно заметут.
— Не кричи на ребёнка! Причём тут ребёнок! — тихо закричала мама. — Иди лучше догони его. И ты иди! — подтолкнула она меня в плечо довольно сильно. — У тебя глаза лучше.
…Так поздно я ещё никогда не выходил из дома.
Светила луна, отдаленно шумели трамваи, в лужах отражались московские бледные фонари.
Папа бежал, тяжело дыша, по направлению к улице Заморенова.
Потом он понял, что мы бежим не туда. И повернул к скверу.
— Папа, он точно здесь! Он точно здесь! — шептал я.
Тёмные фигуры шастали по скверу туда-сюда. Я чувствовал, что папу трясло. И сам затрясся вместе с ним. Удивительно, но дядя Юра не поехал в своё Подмосковье на ночь глядя, не спрятался в подвале, не сделал чего-нибудь ещё такого же безумного. Он сидел в сквере на лавочке, закрыв лицо руками.
Папа подошёл к нему, сел и положил ему руку на голову.
— Ладно, Юра. Кончай! — сказал он. — Не обижайся на ребёнка. Ну, увидел милиционера. Он же маленький.
— Сима, — сказал дядя Юра каким-то незнакомым, высоким голосом. — Сима, мне осталась неделя!
— Я знаю, — ответил папа.
Так кончилась наша семейная тайна.
Но история про дядю Юру и тетю Розу на этом не кончилась. Через год, как раз в апреле, когда у дяди Юры наконец всё устроилось и с работой, и вообще — нас всей семьёй пригласили на дяди Юрин день рождения.
У порога нас встретил собачий лай. Этот лай отдаленно напоминал мне мяуканье.
— Ой, не наступите! — весело кричала тётя Роза. — Не наступите, а то он потом обидится и будет весь вечер лаять, покоя не даст.
Карликовая китайская собака, с уморительно злым носом, крошечными глазами пуговками и яростно открытой пастью перекочевала на огромные руки дяди Юры. Дядя Юра ласково прижал её к своей груди и сказал:
— Ну вот, знакомьтесь. Наша новая собака. Лайма.
Ананасов на столе не было ни одного. Но сколько же было салатов!
В общем, я ел, ел, ел эти салаты и никак не мог остановиться.
— Ну как из голодного края, — неодобрительно смотрели в мою сторону родители.
— Да отстаньте вы! — хохотала тётя Роза. — Пусть ребёнок наконец поест.
Наконец я наелся. Но ходить я уже не мог. Меня отнесли в Ларискину комнату и положили на маленький диванчик. Вся комната от пола до потолка была заставлена аквариумами. По моей просьбе в комнате выключили свет и я увидел фантастическую картину: стаи диких меченосцев, пузатых золотых рыбок, серебристых гуппий кружились почти что вокруг меня в невероятном танце.
Неожиданно в комнату вошёл дядя Юра и сел рядом.
— Ну как, нравится? — как всегда усмехаясь сквозь колючий взгляд спросил он своим скрипучим голосом.
— Ага, — сказал я.
— Рыбы хорошие. И не врут, — грустно добавил дядя Юра. — Ну ты на меня не обижаешься?
— За что? — спросил я.
Дядя Юра долго и тяжело молчал, а потом закурил.
— Так… — наконец проронил он. — Вдруг обижаешься. Ну пока, — и он прикрыл за собой дверь.
Гульба в большой комнате между тем приобрела какой-то невероятный характер. Там танцевали под пластинку, кричали, пели — всё одновременно, и по-моему били посуду…
— Марин, только пожалуйста больше не рассказывай мне свою историю про пионерский лагерь, я тебя прошу! — хохоча кричала тётя Роза.
— Не буду! — кричала мама сквозь шум. — Давай лучше споём!
— Хасбулат удалой! — кричала тётя Роза.
После непродолжительного молчания гости запели…
Мне надоело сидеть с рыбками и я вышел к гостям. Петь-то я тоже любил….
Сняв пиджак и засучив рукава, с красными щеками сидел мой папа. Он пел, обнимая одной рукой маму, а другой дядю Юру:
— Ты уж стар, ты уж сед
Бедна сакля твоя!..
…Долго и поздно ехали мы обратно. Автобус трясся и волочился по московским улицам.
Меня так замучила эта езда, что я сплоховал и по дороге к дому, когда оставалось уже чуть-чуть, стошнил всё угощение.
А мама отбивалась от папы, который лез к ней, не замечая, что происходит с его любимым сыном:
— Марин, обними меня! Ну я тебя прошу!
Мне было стыдно и за себя, и за папу, и потом, уже дома, лёжа на кровати я бил кулаком в стену и шептал:
— Ну, папка! Ну, папка!
Своего отца я видел пьяным в тот вечер первый раз в жизни.
Наутро мама сказала нам:
— Слабы вы, мужики, у меня! Так гулять, как дядя Юра, это надо другое здоровье.
И мы с папой смущённо посмотрели друг на друга…
Кстати, именно в этот день соседка с первого этажа Маруся Ивановна, которая когда-то была у меня нянькой и с которой я спорил, как сажать лук в банку — головой вниз или головой вверх — сказала мне как бы между прочим во дворе:
— Ну что, ваш досрочно-условно освобожденный-то? Устроился или нет?
И я спокойно ей ответил:
— Да вы что, Маруся Ивановна! У него же руки золотые! Он вообще нигде не пропадёт!
…Так что вы не думайте, что соседи в нашем дворе про дядю Юру ничего не знали. Знали ещё как. Но молчали.
— Другое время, что ты хочешь, — сказал папа маме однажды по этому поводу.
И был прав.
С тех пор мы довольно часто ездили в гости к тёте Розе. А также к дяде Юре, Лариске и их собаке Лайме.
Мама очень хотела, чтобы я ходил в дом культуры Павлика Морозова.
