Книга За гранью дозволенного - Митч Каллин

— Я понял, должно быть, прошёл мимо.

Из соседнего кабинетика внезапно раздался голос Росаса, тот, видимо, слышал разговор:

— Мистер Коннор?

— Да, — ответил он.

— Входите, — кивнул Росас. — Не позвольте Ли Энн испугать вас.

Он поколебался, глядя на чернокожую женщину, которая хихикнула и повернула голову обратно к монитору компьютера. Затем, сопротивляясь желанию бежать в противоположном направлении, обнаружил, что прошёл эти восемь или около того футов, резко остановился рядом с кабинетиком Росаса.

— Вот и вы, — сказал следователь, склоняясь над столом, перед ним лежала газета. — Присаживайтесь. — Детектив махнул в сторону соседнего стула; после этого, складывая газету и кидая её на стол, детектив с любопытством посмотрел на него.

Джон неуютно поёрзал, скрестил ноги, избегая смотреть детективу в глаза, соскрёб грязь с левого ботинка. Но какие бы опасения ни охватили его, когда он входил в кабинетик, они разом развеялись, как только детектив сказал:

— Хотите чего-нибудь выпить? У нас есть кола, может быть, свежесваренное пиво?

— Не нужно, спасибо.

— Воды?

— Я в порядке, благодарю вас.

— Дайте знать, если перемените решение.

В передаче, он помнил, детектив возвышался над Анжелой Банистер, казался высоким и крепким, но в жизни он был намного меньше — жилистый и худощавый, в очках, с аккуратно подстриженными усами и редеющими чёрными волосами, — на нём была коричневая спортивная куртка, которая казалась ему слишком велика.

— Итак, вы видели меня вчера вечером по телевизору.

— Да. Поэтому я и связался с вами.

Самодовольная улыбка расплылась на лице детектива.

— Дружище, вы не представляете, какое количество звонков мы получили, просто поместив мою уродливую рожу на экране, — это невероятно. И теперь вы усложняете мне жизнь, пытаясь добавить что-то ещё к той груде информации, — ну, я весь внимание, друг мой. Расскажите мне конкретно, что у вас есть…

Джон опустил голову, положил руки на колени. Затем помолчал, глубоко вздохнув, прежде чем заговорить.

— Ну хорошо, — сказал он, глядя на Росаса и возобновляя объяснения.

В конечном счёте их встреча заняла не слишком много времени — наверное, меньше чем сорок пять минут, — но, оглядываясь назад, он чувствовал, что оставался в этом кабинетике долгие часы. Однако большую часть времени он провёл, записывая заявление, тщательно обдумывая всё, что уже рассказал детективу, добавляя незначительные детали, которые не упоминались во время беседы.

— Убедитесь, что вы записали всё, — сказал Росас, вручая ему ручку. — Не оставляйте ничего без внимания, даже если вам это не кажется относящимся к делу.

И тем не менее, разговаривая с Росасом и записывая своё заявление, он избегал любой информации, которую считал не относящейся к делу или постыдной (реальные причины, по которым он посещал туалет, были не важны, полагал он; как и последние слова Банистера или тот факт, что он выбросил свою окровавленную ветровку). Имело значение только одно: он сидел в кабинке, когда произошло убийство; слышал шум борьбы, выстрел, вышел вскоре после того, как услышал звук мотоцикла, уезжающего с парковки; он испугался за свою жизнь и, как только решил, что в безопасности, убежал из туалета; на следующее утро прочёл об убийстве, но, поскольку в газете упоминалось, что туалет — место встреч для извращенцев, не стал немедленно информировать полицию.

«Будучи учителем, — закончил он своё заявление, — я всерьёз беспокоился о своей работе и о том, как меня станут воспринимать те, кого я учу, и те, с кем я работаю. Невзирая на понятную необходимость воспользоваться общественным туалетом, я беспокоился о том, что моё имя каким-то образом будет ложно ассоциироваться с определённым беззаконным поведением, так же как убийство нанесёт ущерб моему доброму имени, возможно, вызовет слухи, которые причинят вред мне и моей семье.

Надеюсь, что это конфиденциальное заявление исправит моё эгоистическое нежелание пролить свет на дело, и, если не принесёт пользу, во всяком случае, прольёт свет на трагическую смерть Рональда Банистера».

В конце заявления он поставил своё имя.

После этого Росас спросил его, есть ли у него электронная почта.

— Есть, правда, я не слишком часто её проверяю.

— Ничего страшного, я просто думаю, что если мне понадобится связаться с вами, я могу сделать это по электронной почте — таким образом будет соблюдена осторожность, хорошо?

— Конечно, — сказал он.

Он не гадал, разумно ли давать свой электронный адрес, в особенности потому, что проверял почту в школьной библиотеке, не слишком беспокоился и не нервничал из-за странных вопросов Росаса, из-за того, что детектив постоянно перебивал его, словно пытался получить самые правдивые показания.

— Позвольте остановиться на этом. У нас есть сведения, что во время убийства некто в кожаной куртке вышел из туалета, были ли это вы?

— Нет, у меня нет кожаной куртки — на мне были джинсы, синяя ветровка, кеды, — я не видел никого в кожаной куртке. Как я уже говорил, я вообще никого не видел.

— Да, конечно, верно, продолжайте.

Затем Росас перебил его снова, разбил в пух и прах тщательно составленную версию этой ночи, пока он тщательно взвешивал каждую деталь, прежде чем закончить предложение.

— Прошу простить, что перебиваю, — мне нужно во всём разобраться, — вы зашли в парк Миссии после того, как зашли в продуктовую лавку. Какую?

— В лавку Альбертсона в Айо и Миссии, недалеко от места, где я живу, — к Альбертсону я обычно захожу, когда у нас кончаются вегетарианские бургеры — моя жена их ест, у неё на них скидка — я делаю покупки, — так что иногда я хожу в другую лавку Альбертсона — это недалеко от того места, где я живу.

Что-то записав на страничке в блокноте, детектив понимающе кивнул:

— Понял, продолжайте.

Правда, он сам то и дело его перебивал, не позволяя продолжить. Иногда его губы раздвигались на мгновение, новый вопрос слетал с губ Росаса:

— Прошу прощения, но вы сказали, что пришли сейчас к нам, потому что чувствуете себя плохо, каким — то образом виноватым из-за убийства?

— Да, всё это вместе сокрушило меня, я не могу спать — я должен сбросить это бремя со своих плеч, я измучился.

— Могу себе представить, — пожалуйста, продолжайте.

В конце концов, он был благодарен детективу за его въедливость, это заставляло его тщательно подбирать слова. Когда Росас в конце концов встал и пожал ему руку, он мог сказать, что детектив оценил его помощь.

— Пожалуйста, поймите, я действительно ценю ваше признание и понимаю, как непросто оно вам далось.

— Спасибо, — сказал он, на лице явственно проступило облегчение.