Книга Разрушитель кораблей - Паоло Бачигалупи

— Не сложнее, чем голову цыпленку срубить. По крайней мере, она не станет кудахтать и бегать, махая крыльями.

Пима приставила нож к пальцу девочки.

— Приступаешь?

— Где надо резать?

— По суставу, — показала Пима. — Кость не прорежешь. Вот так, и они сами отскочат.

Пожав плечами, Гвоздарь достал свой нож. Приложил к суставу так, чтобы было легче резать. Надавил, врезаясь в плоть девочки. Из-под ножа выступила кровь.

Черные глаза девочки моргнули.

9

— Кровь и ржавь! — воскликнул Гвоздарь, отшатнувшись. — Она не мертвец! Она живая!

— Что?

Пима поспешно отползла от девочки.

— У нее глаза двигались! Я видел!

У Гвоздаря заколотилось сердце. Он с трудом подавил желание выскочить из каюты. Девочка лежала неподвижно, а вот у него мороз по коже пошел.

— Я резанул ее, и она пошевелилась.

— Я не видела…

Пима умолкла на полуслове. Темные глаза утонувшей девочки поглядели на нее. Потом на Гвоздаря, а потом снова на Пиму.

— Норны, — прошептал Гвоздарь. По спине побежали мурашки. Будто их ножи заставили ее душу вернуться в тело. Губы умершей девочки зашевелились. Ни одного слова, только еле слышное шипение.

— Дрянь, какой ужас, — пробормотала Пима. Девочка продолжала что-то шептать. Непрекращающийся поток свистящих звуков, то ли молитва, то ли мольба о помощи, так тихо, что они едва могли разобрать слова. Преодолев страх, Гвоздарь подобрался ближе. Ее глаза, отчаяние в них, притягивали. Украшенные золотом пальцы девочки дернулись и потянулись к нему.

Пима подползла следом. Девочка потянулась к ним, но они держались вне ее досягаемости. Снова шепот, слова. Молитва, просьба, ужас, дыхание шторма и смерти. Она оглядела каюту, ее глаза расширились от страха, видя то, что видела лишь она. Снова поглядела на Гвоздаря, отчаянно, умоляюще. Продолжала что-то шептать. Он наклонился к ней, пытаясь разобрать слова. Девочка с трудом подняла дрожащие руки, пытаясь коснуться его лица, легко, будто это были крылья бабочки. Попыталась подтянуть его ближе. Он наклонился, позволив пальцам девочки вцепиться в него.

Ее губы коснулись его уха.

Она молилась. Тихие слова молитвы Ганеше и Будде, Кали-Марии Всемилостивой, христианскому Богу… молилась всем и сразу, умоляя Норн дать ей уйти от мрака смертного. Молитвы потоком лились с ее губ в отчаянии. Ее всю изломало, она скоро умрет, но губы продолжали шептать, непрерывно. Тум каруна ке саагар, Тум паланкарта, Мария Всемилостивая, Владыка Бодхисаттва, спасите меня от страданий…

Гвоздарь отодвинулся. Ее пальцы соскользнули с его щек, как опадающие лепестки орхидеи.

— Она умирает, — сказала Пима.

Глаза девочки потеряли фокус. Губы продолжали шевелиться, но, судя по всему, она теряла последние остатки сил, не в состоянии даже молиться. Ее слова еле слышались на фоне шума волн, криков чаек и скрипа разбитого корабля.

Постепенно все смолкло. Ее тело замерло.

Пима и Гвоздарь переглянулись.

На пальцах девочки сверкало золото.

Пима подняла нож.

— Норны, какая гадость. Забираем золото и убираемся к чертям отсюда.

— Ты собираешься резать ей пальцы, когда она еще дышит?

— Ей уже недолго дышать осталось, — ответила Пима, показывая на корабельные сундуки и прочий хлам, засыпавший тело девочки. — Не жилец. Если я ей горло перережу, то только от мучений избавлю.

Пима подползла ближе и взяла девочку за руку. Та не пошевелилась.

— Она уже мертвая, по-любому.

Пима снова надавила ножом на палец.

Глаза девочки распахнулись.

— Прошу тебя, — сказала она.

У Гвоздаря мурашки пошли по коже.

— Пима, не делай этого.

Пима подняла взгляд.

— Хочешь меня разжалобить? Думаешь, сможешь ее спасти? Быть ее рыцарем на белом коне, как в детских сказках, которые мама рассказывала? Ты — береговая крыса, а она — богачка. Она отсюда уедет, прихватив свой корабль, а мы ни с чем останемся.

— Откуда нам знать.

— Не глупи. Эта добыча наша, пока она не стоит на палубе и не говорит, что это ее корабль. А что со всем тем серебром, что мы нашли? Всем золотом, что у нее на пальцах? Ты же видишь, это ее корабль.

Пима махнула рукой, показывая на убранство каюты.

— Она не слуга, это уж точно. Она богачка, будь она проклята. Если мы дадим ей уйти, то потеряем все.

Она поглядела на девочку.

— Прости, богачка. Ты для нас ценнее мертвая, чем живая.

Поглядела на Гвоздаря.

— Если тебе так будет спокойнее, я сначала ее прикончу.

Она поднесла нож к гладкой смуглой шее девочки.

Глаза девочки глянули на него умоляюще. Но она уже ничего не сказала, только смотрела.

— Не надо ее резать, — сказал Гвоздарь. — Нельзя так удачу ловить… так, как поступила со мной Ленивка.

— И вовсе не так. Ленивка была из команды. Клялась на крови вместе с тобой. Она нарушила клятву. А эта богачка?

Пима коснулась девочки ножом.

— Она не из команды. Она богатая девочка, с кучей золота.

Пима скривилась.

— Если мы ее зарежем, мы богатые. Никогда в жизни больше не придется работать на берегу, так?

Золото блестело на пальцах девочки. Гвоздарь не мог понять, чего он хочет. Богатства здесь больше, чем он видел в своей жизни. Больше, чем может собрать целая команда за годы работы на кораблях, а девочка попросту украсила им пальцы, точно так же, как Девочка-Луна сделала себе пирсинг стальной проволокой.

Пима продолжала настаивать.

— Такое случается раз в жизни, Гвоздарь. Либо сделаем все по уму, либо проколемся на всю оставшуюся жизнь.

Но она дрожала, и у нее из глаз потекли слезы.

— Мне это тоже не нравится.

Снова посмотрела на девочку.

— Ничего личного. Либо она, либо мы.

— Может, она даст нам награду за то, что спасли ей жизнь, — сказал Гвоздарь.

— Мы оба знаем, что так не бывает, — ответила Пима, печально глядя на него. — Так только в сказках да в историях, которые рассказывает мама Жемчужного. Про раджей, которые влюблялись в девушек-служанок. Либо мы разбогатеем, либо умрем, работая в команде по тяжелым грузам. Если повезет. Может, собьем себе ноги, ища остатки нефти, или отец тебе голову проломит. Куда еще? К Сборщикам? К гулящим? Конечно, можем продавать «ред риппер» и «кристал слайд» торчкам, пока «Лоусон энд Карлсон» нас не прищучат. Вот все, что нам останется. А эта богачка? Просто вернется домой и будет жить припеваючи.