Книга Пик Дьявола - Деон Мейер

Гриссел потянулся к радио, с трудом нашел кнопку и нажал ее. Музыка. Он приглушил звук. В такое время ночи на улицах Си-Пойнта много машин и пешеходов. Все куда-то спешат, у всех дела. Кроме него.

Как только все собравшиеся алкоголики закончили рассказывать о себе, Гриссела окружили. Собрались вокруг него, прикасались к нему, как будто хотели что-то передать ему руками. Силу. А может, веру? И лица, слишком много лиц. Некоторые были выразительными — по лицам легко читались судьбы. Запавшие глаза, морщины, похожие на древесные круги. Душераздирающие истории. Лица других были масками, под которыми прятались тайны. Но глаза, глаза у всех были одинаковые — проницательные, горящие силой воли, как будто они переживали наводнение и спасались, уцепившись за тонкую веточку. Он увидит, говорили они. Он поймет. Но сейчас он видел только то, что вступил в клуб «Последний шанс». Гриссела охватило отчаяние — оно поднималось, как вода в наводнение.

Все его тело пробила крупная дрожь. Он слышал их голоса и потому сделал звук погромче. Салон машины наполнила музыка. Громче. Рок. Африкаанс. Он попытался уловить слова.

Ek wil huis toe gaan na Mamma toe.

Ek wil huis toe gaan na Mamma toe

Он подумал: слишком много синтезатора — не совсем правильно, но хорошо.

Die rivier is vol, my trane rol.

Он остановился у подъезда, но не вышел из машины. Позволил пальцам пробежать по воображаемым струнам бас-гитары — вот чего не хватает песне, нужно больше басов. Он покосился на свои дрожащие руки, и ему захотелось громко расхохотаться.

'n Bokkie wat vanaand by my wil le…

Ностальгия. Куда ушли деньки, где тот двадцатилетний юнец, который так играл на бас-гитаре в рок-группе полицейского управления, что стены дрожали?

Sy kan maar lё, ek is 'n loslappie.

Как его развезло! Надо же, и глаза на мокром месте. Нет, черт побери, только не раскисать! Еще не хватало тут реветь! Гриссел выключил радио, открыл дверцу и быстро вылез из машины. Подальше, подальше отсюда!

11

Священник думал: интересно, говорит ли ему гостья всю правду? Он внимательно слушал ее и одновременно наблюдал за ее жестами, языком тела. Он ясно различал гнев, старый и недавний, непроизвольную физическую застенчивость. И вместе с тем она постоянно, вольно или невольно, облизывала губы, поправляла волосы, складывала руки под грудью. Привлекала к себе внимание. Глаза у нее были странной формы — почти восточные. И маленькие. Черты лица — не тонкие, но правильные, классические. Шея недлинная, крепкая, сильная. Иногда его гостья отводила взгляд в сторону, словно боялась выдать лишнее: может быть, жажду одобрения, принятия? А может, она чересчур испорчена? Нет, скорее избалована, как ребенок, которому хочется, чтобы все окружающие выполняли его желания. Ребенку постоянно требуются внимание и одобрение окружающих. Противоречивый характер; ее словно кидает из стороны в сторону — то смелость, граничащая с наглостью, то невероятные хрупкость и ранимость.

Она завораживала.

Он позвонил жене в начале одиннадцатого; в это время она уже приняла ванну и сидит на кровати, набросив на плечи халат и втирая в ноги увлажняющий крем, а потом повернется к зеркалу и проделает то же самое с лицом — будет втирать крем нежными движениями подушечек пальцев. Ему захотелось быть рядом и смотреть, как она это делает, потому что воспоминания о ее ежевечернем ритуале были давними.

— Я трезвый, — были первые его слова.

— Хорошо, — ответила она, но без всякого воодушевления, и он не знал, что говорить дальше.

— Анна…

Она не отвечала.

— Мне очень жаль, — пылко проговорил он.

— Мне тоже, Бенни. — Голос ровный, бесстрастный.

— Тебе не интересно, где я сейчас?

— Нет.

Он кивнул, как будто ничего другого не ждал.

— Тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Бенни.

Она повесила трубку, а он подержал мобильный у уха чуть дольше. Он понял: она не верит, что ему удастся продержаться.

Может быть, она права.

Кристина поняла, что завладела его вниманием, и продолжала:

— В девятом классе средней школы я переспала с учителем. И с приятелем отца.

Но священник никак не среагировал.

— Что вы об этом думаете? — спросила она.

Вдруг ей стало очень важно его мнение.

Он так долго медлил с ответом, что она встревожилась. Да слышал ли он, что она сказала? Слушал ли ее? Или просто она его завела?

— Я думаю, что вы нарочно пытаетесь шокировать меня, — сказал он, но при этом улыбался, и голос у него был мягким, как вода.

На секунду она смутилась. Подсознательно рука взлетела к волосам; пальцы принялись перебирать, теребить кончики прядей.

— Меня интересует другое: почему вы захотели меня шокировать. Вы по-прежнему считаете, что я буду вас осуждать?

Это была лишь часть правды, но она едва заметно кивнула.

— Я едва ли могу винить вас, потому что подозреваю: вы на собственном опыте убедились в том, что остальные реагируют именно так. Осуждают.

— Да, — кивнула она.

— Позвольте напомнить, что в христианстве проводится различие между человеком и поступком. То, что мы делаем, иногда неприемлемо Богом, но нас самих он принимает всегда. А поскольку я некоторым образом делаю Его дело, Он ожидает того же самого и от меня.

— Мой отец тоже думал, что делает Божье дело. — Слова вырвались у нее непроизвольно — отголосок старого гнева.

Он поморщился, словно от боли, как будто она не имела права проводить такое сравнение.

— Библию использовали в разных целях. В том числе и с целью устрашения.

— Тогда почему Бог все это допускает? — Кристина понимала, что на ее вопрос нет ответа; во всяком случае, она никакого ответа не видела.

— Вы должны вспомнить…

Ее руки обмякли; у нее как будто ушла почва из-под ног.

— Нет, вы мне скажите. Почему? Почему Он написал Библию так, что всякий может толковать ее как вздумается? — Она слышала собственный голос — он делался все громче, все пронзительнее. Сейчас он выдавал бушующие в ней чувства. — Если Он так нас любит… Что я Ему сделала? Почему Он не позволил мне пойти по легкому пути — как, например, вам и вашей жене… Почему Он послал мне Вильюна, а потом позволил ему вышибить себе мозги? В чем мой грех? Он дал мне такого отца — какие у меня после этого были возможности? Если Он хотел, чтобы я стала сильнее, укрепилась, почему Он не сделал меня сильнее? Или умнее? Я была ребенком. Откуда мне было знать? Откуда мне было знать, что взрослые тоже дураки и все портят по глупости? — Ее слова звучали резко; она услышала себя как бы со стороны и остановилась. Сердито вытерла слезы тыльной стороной ладони.