Книга Красно-коричневый - Александр Проханов

Хлопьянов умом понимал и ценил это качество собирателя, но страстной, ненавидящей, желающей мстить душой отрицал эту осторожность и осмотрительность. Обвинял Генсека.

– Не Америка нас сгубила, не масоны, не ЦРУ! Нас сгубила партия, ее неспособность сражаться!.. Вы профессиональный политик, я вас уважаю, готов вам служить. Но скажите, что вы делали, когда стала видна катастрофа? Когда стало ясно, партией управляет предатель! Где партийная разведка? Где подполье? Где тайная партийная касса? Где сейфы с партийным архивом?… Вы вели войну с самым жестоким противником и были не готовы к отступлению. Сталин перед войной на всей территории, даже в Сибири, заложил подпольную сеть, склады с оружием. Вы же были бездеятельны, не готовы к борьбе и проиграли страну! Как же с таким подходом вы хотите вернуть себе власть?

Он обвинял Генсека, почти кричал на него. Ожидал, что прогонит его. Но Генсек двигал на лбу набухшими жилами, страдальчески шевелил бровями, принимал его обвинения.

– Почему вы не хотите меня использовать? Не верите? Боитесь, что я провокатор?… Проверьте, дайте задание!.. Хотите, организую теракт, уничтожу одного из мерзавцев!.. Хотите, организую наружное наблюдение за любым из высших противников!.. Дайте указание, я соберу отставников, крепких талантливых мужиков, и мы создадим для вас партийную разведку!.. Я могу поехать в Абхазию, в Приднестровье, в Азербайджан! Там воюют мои товарищи. По первому слову приедут, создадут боевую структуру!

– Слишком громко говорите, нас могут услышать, – Генсек повел глазам и по низкому потолку, где зеленели ядовитые потеки. – Мне бы не хотелось здесь обсуждать эти вопросы… Я действительно вас должен проверить. Рекомендации Клокотова недостаточно. Я не могу рисковать.

– Даже если вы мне не поверите, я буду действовать один. Я слишком их ненавижу, не могу жить под их властью.

– Хорошо, – сказал Генсек, завершая разговор. – Я должен подумать. Оставьте координаты. Через неделю вас найдут.

Он поднялся, пожал Хлопьянову руку и ушел, покачиваясь, широко расставляя ноги, как по палубе броненосца. Хлопьянов остался один в полутемном подвале, где стол был затянут малиновой мятой скатертью, стоял графин с несменяемой мутной водой, и алебастровая голова вождя смотрела на него невидящими бельмами.

Глава пятая

Он не рассматривал свое посещение Генсека как неудачу. Узнал человека, ключевую фигуру оппозиции. Почувствовал его возможности и его пределы. Предложил свою помощь и не был отвергнут. Осторожный политик приблизил его на дистанцию, с которой мог его наблюдать, не подвергаясь при этом риску. Хлопьянов оценил это точное дозирование искренности и настороженности. Желания воспользоваться спецом и чуткого недоверия к случайному доброхоту. Неделя для размышления, о которой просил Генсек, была приемлемым сроком, и могла быть использована для встреч с другими оппозиционными лидерами.

Этим следующим лидером был отставной генерал КГБ, собиравший вокруг себя русских националистов, вьщвинувшии лозунг русской государственности и православия, учредивший, как он заявил, не партию, а Собор. Все сословия, все классы, исповедующие идею Великой России, смогут объединиться для соборного русского дела.

Хлопьянов слышал о генерале, читал его заявления. Не мог до конца понять, как из недр политической разведки, созданной коммунистами, где каждый офицер сто крат проверялся на лояльность, как из среды КГБ мог возникнуть православный монархический лидер. Однако идея монархии, великой русской империи была близка Хлопьянову. Сам генерал, обладавший организационным опытом, знанием политики и военного дела, должен был выгодно отличаться от филологов и писателей, шумно и напыщенно вещавших о вере, царе и отечестве. Не понимая реального устройства общества, соотношения потенциалов и сил, они наполняли патриотические издания однообразной, неопасной для противника риторикой.

Он отправился на свидание с лидером, – «Белым генералом», как мысленно он его окрестил. И был принят в резиденции, в маленьком особнячке в самом центре Москвы. Здесь уже собирались приближенные к генералу люди, чтобы отправиться на Крестный ход на Волхонку, к местоположению Храма Христа Спасителя. Бассейн, в котором еще недавно плавали и фыркали москвичи, был спущен, и на месте его образовалась жаркая пыльная, с замызганным кафелем ямина, символ запустения и бездарности.

В прихожей его долго держали два дюжих коротко стриженных охранника, пока третий удалился во внутренние покои доложить о его появлении. Наконец его пригласили, и он оказался в просторной зальце, где было людно. В кресле сидел генерал, окруженный единомышленниками. Кивнул Хлопьянову, не подпуская к себе, а направляя длинным и властным взглядом к стулу у мраморного камина. Хлопьянов, повинуясь генеральскому взгляду, удалился к камину, получив возможность оглядеться и присмотреться к публике. Приступил к немедленному, с первых секунд собиранию драгоценных впечатлений, складывая из них образ хозяина.

Белый генерал вольно откинулся в кресле, свесив с подлокотников длинные белые кисти. Его узкое, с крепкими скулами лицо было сосредоточенно и серьезно. Густые брови отделяли высокий лоб от близко посаженных настороженных глаз. На нем был светлый, великолепно сидящий костюм, дорогой, небрежно завязанный галстук. В манжетах, черные, словно вороньи глаза, оправленные в серебро, блестели запонки. Он восседал отдельно от остальных. Кто-то умело расставил стулья, не приближая их к креслу хозяина.

Среди присутствующих ярко и заметно выделялся казак с золотой бородой, лихим чубом, в сапогах и лампасах, с торчащей из-за голенища нагайкой. На его серебристых погонах было несколько маленьких звезд, крутую грудь украшал Георгиевский крест. Когда Хлопьянов вошел, казак умолк на полуслове, строго посмотрел на Хлопьянова ярким и синими глазами.

Тут же подле казака находился священник. Хлопьянов с изумлением и радостью узнал в нем отца Владимира, того, с кем познакомился у Клокотова и кто в силу таинственных совпадений был знаком с Катей. Священник держал на коленях маленький кожаный саквояж, улыбнулся издали Хлопьянову, как давнему знакомому.

В зальце были мужчины и женщины, среди них сурового вида немолодой воин в камуфлированной форме, и другой, в кружевной рубахе, с серебряной цепочкой нательного креста, и седовласая женщина в долгополой юбке с костяным гребнем в прическе, и какой-то болезненный нервный интеллигент, теребивший бумажный рулончик.

Все они окружали Белого генерала, над которым свешивалось имперское, черно-золото-белое знамя и висела гравюра с Мининым и Пожарским.

– Вот я и говорю, – продолжал казак прерванную Хлопьяновым фразу. – Я прикажу: «Вперед! Рысью! Марш!», и моя сотня за мной в огонь! Они меня знают, как отца родного, а поверят ли кому другому, надо смотреть! Мы пойдем за тем, кто без коммунистов и без жидов. Мы, казаки, от тех и от других натерпелись. Один с козлиным профилем подходит и ну блеять: «Вы, де, ряженые! Не казаки, а куклы!» Я велел его скрутить, жопу ему заголить и десять плетей всыпать. Так он бег от нас не оглядываясь!.. Так вот я и говорю, – казаки сотнику Морозу верят, а на других им еще поглядеть надо!