Книга Формула Бога - Жозе Родригеш Душ Сантуш

— Отец, не надо так думать…

— Но это же несправедливо! Я знаю, что так думать нельзя, что аморально желать, чтобы твоя болезнь перешла к другому, но пойми, когда я сам нахожусь вот в таком жалком состоянии и вижу перед собой типа, вроде Шику-Выпивохи, которому здоровье девать некуда, я не могу сдерживаться и не испытывать досаду!

— Понимаю.

— С другой стороны, я сознаю, что не должен давать этому чувству завладеть собой. — Он кашлянул. — Я чувствую, сколь дорого оставшееся мне время, понимаешь? Я должен использовать его, чтобы перестроиться, пересмотреть свои приоритеты, сосредоточиться на том, что действительно важно, забыть о малозначащем и прийти к согласию с самим собой и окружающим миром. — Последние слова сопровождались широким движением руки. — Слишком долгое время я пребывал, замкнувшись в себе, не замечая Грасу, не замечая тебя, не замечая потом твоих жену и дочь, повернувшись спиной ко всему, кроме безумно любимой математики. Сейчас, когда знаю, что скоро умру, я чувствую, что прошел по жизни как под наркозом, как в летаргическом сне, будто на самом деле и не жил. И от этого меня тоже всего переворачивает. Как я мог быть таким глупцом? — Мануэл Норонья понизил голос почти до шепота: — Вот поэтому я и хочу воспользоваться тем, возможно, кротким сроком, который мне отпущен, чтобы делать то, чего не делал в течение многих лет. Хочу постичь то действительно важное, что в ней есть и что позволяет быть в гармонии с миром. — Опустив голову, он уткнулся взглядом в стол. — Но не знаю, даст ли мне то, что точит меня изнутри, осуществить это.

Томаш не знал, что ответить. Никогда еще отец не рассуждал при нем о жизни и о том, как он ее прожил, о совершенных ошибках и о людях, которых должен был любить, но словно не замечал. Отец словно сожалел, что никогда не участвовал в шалостях сына, не читал ему перед сном сказок и не гонял с ним мяч, — сожалел обо всем, чего они не делали вместе. И во всем этом чувствовалась невысказанная любовь. Томаша вдруг охватило жгучее желание начать все с чистого листа, чтобы отец стал ему другом, какого у него никогда не было.

— Может, у тебя больше времени, чем ты думаешь. — Томаш слышал собственный голос словно со стороны. — Может, наше тело умирает, но душа продолжает существовать в ином облике, и в последующем ты сможешь исправить ошибки нынешней жизни. Ты не веришь в это?

— Во что? В реинкарнацию? В переселение душ?

— Да. Веришь?

Мануэл Норонья грустно улыбнулся.

— Хотелось бы верить, конечно. Кому же на моем месте не захочется в это верить? Спасение души. Возможность ее переселения в другое тело, в котором я вновь обрету жизнь. Прекрасная мечта. — Он покачал головой. — Но я — человек науки и не должен поддаваться иллюзиям.

— Что ты хочешь этим сказать? Считаешь, душа не может пережить тело?

— А что такое душа?

— Это… ну, как бы выразиться… это — жизненная сила, одухотворяющая нас.

Старый математик на мгновение задержал пристальный взгляд на сыне.

— Послушай, Томаш, — решительно начал он. — Посмотри на меня. Что ты видишь?

— Вижу тебя, отец.

— Ты видишь тело.

— Ну да.

— Это тело — мое. Я говорю о нем «мое» точно так же, как говорю «это мой телевизор», «это моя машина», «это моя ручка». В данном случае — это мое тело. То есть нечто, принадлежащее мне. — Он приложил ладонь к груди. — Но если я говорю «мое тело», тем самым я подразумеваю, что я не есть тело. Тело мое, но оно не есть я. Тогда кто же я? Я — это мысль, — отец прикоснулся указательным пальцем ко лбу, — опыт, чувства. Вот что такое я. Я есть сознание, а сознание есть я. А теперь — внимание. Не может ли сознание, которое есть я, быть душой?

— Уф… полагаю, что да.

— Проблема в том, что тот я, каковым я являюсь, есть производное циркулирующих у меня в теле химических веществ, электро-химического взаимодействия нейронов, зашифрованной в моем ДНК наследственности и бесчисленного множества внешних и внутренних факторов, которые делают меня таким, какой я есть. Мой мозг — это сложная электро-химическая машина, функционирующая в качестве компьютера, а сознание, представления, которые я имею о моем существовании, — это своего рода программа. Улавливаешь? Иначе говоря, мозг — это в буквальном смысле hardware, аппаратное обеспечение, а сознание — software, программное обеспечение. В связи с чем встает, естественно, ряд интересных вопросов. Не обладает ли тогда душой компьютер? Если человек — высокосложная вычислительная система, есть ли у него душа? Если вся система умирает, остается ли душа? И если остается, то где? В каком месте?

— Ну, она, наверно… отделяется от тела и… пожалуй… отправляется…

— Отправляется на небеса?

— Нет, отправляется… может быть, в какое-то другое измерение.

— Но из чего сделана эта душа, которая отделяется от тела? Из атомов?

— Нет, думаю, нет. Это должна быть бестелесная субстанция.

— То есть не состоящая из атомов?

— Полагаю, не состоящая. Это… ну… как бы дух.

— Хорошо, это подводит меня к следующему вопросу, — сказал математик. — А вспомнит ли однажды в будущем моя душа о былом существовании?

— Да, говорят, это так.

— Но это лишено смысла, ты не находишь?

— Почему лишено смысла?

— Посмотри, Томаш. Как действует наше сознание? Каким образом я знаю, что я есть я, что я профессор математики, что я твой отец и муж твоей матери? Что я родился в Каштелу-Бранку? Что сейчас я почти полностью облысел… Каким образом я знаю все это о себе?

— О себе ты знаешь, потому что это твоя жизнь, это пережито тобой, сделано тобой, сказано тобой, услышано, увидено и усвоено тобой.

— Точно. Я знаю, что я есть я, потому что сохраняю память о себе самом, обо всем, что со мной было, даже о том, что произошло секундой раньше. Я обладаю памятью о себе самом. А где размещается эта память?

— В мозгу, ясно.

— И нигде иначе. Моя память находится в мозгу, хранится в клетках. Клетки эти входят в состав моего тела. И вот мы подошли к сути вопроса. Когда мое тело умирает, клетки памяти перестают получать питающий их кислород и тоже умирают. Стирается, таким образом, вся моя память, в том числе и о том, что я есть. Если это так, то как, разрази меня гром, душа может помнить о моей жизни? Если душа не состоит из атомов, у нее не может быть и клеток памяти, не так ли? С другой стороны, клетки, в которых хранилась запись памяти о моей жизни, уже умерли. Как при подобных условиях душа может помнить о чем бы то ни было? Ты не находишь, что все это несколько несуразно?

— Но ты так говоришь, будто все мы — машины, вычислительные комплексы. — Томаш развел руки в стороны, как обычно делают, излагая прописные истины. — Вынужден сообщить тебе новость. Мы — не компьютеры, мы — люди, живые существа.

— Да неужели? А в чем разница между теми и другими?