Книга Байки служивых людей - Александр Новиков

– Стоп, – говорю, – ребята! У меня сотрудник пропал.

– Да куда он денется? К вечеру проспится – придет.

Я понимаю, что это все. Что это предел. Нужно что-то делать. Я иду к начальнику РОВД и говорю:

– Значит, так, товарищ майор, батоне уважаемый! Сейчас идем за Ромой. Если вы не идете – я один. А вы пока ищите моего сотрудника.

– Хорошо, – отвечает майор. – Будем готовить операцию.

Господи! Какую операцию? Какую, к черту, операцию? Мы ехали мимо Ромы на шести автомобилях. Двадцать рыл с оружием, «мигалкой», поэтом и поросенком. Даже с прокурором-феноменом. Или уникумом? Черт, забыл... Мы ехали мимо, а Рома сидел на корточках и пил пиво. Теперь нужно готовить операцию.

– Какую операцию, батоне? – спрашиваю я. – Дайте мне одного трезвого милиционера в форме и с вашим удостоверением. Я сам приведу Рому.

– Э-э, батоне, – говорит начальник РОВД. – Да как так? Разве это операция будет? Вот ты сколько задержаний провел?

У меня к тому моменту было около трехсот задержаний. Я так и ответил, округляя:

– Триста.

– Э-э, – говорит, – дорогой, а у меня пятьсот. Ты меня слушай. Мы заблокируем дом слева, мы заблокируем дом справа. Обеспечим оперативное наблюдение. А потом проведем красивую операцию.

– Давайте еще вертолеты вызовем, – отвечаю.

Начальник просиял и убежал куда-то. Я сижу курю. Что делать – не знаю. Гена спит пьяный, Карцев пропал, я скоро стану как феномен. Или уникум? Или уникальный феномен? Нет, пожалуй, феноменальный уникум. И еще какая-то чушь в голову лезла. Но тут ко мне подошел поэт, уткнулся носом-бананом в плечо и сказал, что Гена Поляничко сравнил его с поэтом Лермонтовым. Вот какой хороший Гена человек! Да, согласился я, Гена тот еще конь! Счастливый поэт заплакал и предложил выпить за Гену. Мне уже было почти все равно, я готов был согласиться. Но тут пришел расстроенный начальник РОВД и сказал, что вертолета не будет.

– Какого вертолета? – спрашиваю.

– Никакого, – говорит. – Эти уважаемые бюрократы никакого вертолета для операции (он поднял вверх руку: для ОПЕРАЦИИ!) не дают. Сказали: обходитесь своими силами.

– Действительно – бюрократы! – поддакнул я и с ходу взял быка за рога. – Поехали брать Рому своими силами.

– Поехали,– согласился начальник. Сильно он из-за вертолета расстроился.

– Да, – подхватил поэт. – Мы поедем и возьмем Рому. И тогда я подарю ему томик своих стихов с автографом. И Гене Поляничко я тоже подарю томик своих великолепных стихов с автографом.

– Гене ты уже дарил, батоне.

– Ну и что? Мне для Гены ничего не жалко, – возразил поэт, и мы отправились брать Рому. Восемь человек с оружием на трех автомобилях. Но без вертолета... О, это была блестящая, профессиональная операция. Клоунада! Мы вломились в палисадничек за Роминым домом с пистолетами в руках. Половина на ногах не стоит. Я чувствовал себя последним идиотом и думал только о том, чтобы кто-нибудь сдуру да по пьяни не открыл стрельбу.

Мы вломились. В палисаднике, в беседке, сидят Рома и... Саня Карцев. Пьют. Беседуют. Литровая бутылка чачи стоит почти пустая.

– Здорово, – говорю, – Саня.

– О-о-о... а вы как тут оказались?

– Понятно... Здорово, Рома. Собирайся, пошли. Я за тобой.

Рома смотрит на меня глазами изумленными и говорит:

– А я уже все Сане рассказал. У него претензий нет.

– Ага, – подтверждает Карцев. – Он все рассказал. К нему пер... пертензий нет. Садись с нами, Женя, выпей.

Все, ребята, я больше не могу! Ну не могу я больше. Я не знаю, что делать... то ли плакать, то ли смеяться, то ли материться! Театр абсурда и «Кавказская пленница» вперемешку. Налил себе полстакана чачи, хватанул... потом взял обоих красавцев – и Саню, и Рому – за шкирки и потащил в машину. Поэт кричит: «Постойте, я еще Роме томик своих стихов с автографом не подарил!» А меня смех нервный разбирает. Ничего, отвечаю, в другой раз... лет через десять.

– А-а, – кричит поэт, – тогда я лягу на эту зеленую траву и буду лежать здесь, как поэт Лермонтов, убитый на дуэли. И буду лежать, пока не умру, и тогда вы все пожалеете. Вот какой я человек!

Все стали говорить мне, что так не поступают, нельзя поэта обижать. Он, дескать, очень ранимый. Ну ранимый так ранимый, пришлось уступить. Всучил он томик своих стихов Роме. С автографом. Рома, по-моему, ничего не понял, но зато поэт остался доволен и не стал умирать, как Лермонтов. Так я спас великого грузинского поэта.

* * *

А Рому я хотел отвезти в ИВС. Но не тут-то было.

– Нельзя, – сказали мне. – Сейчас должны родственники прийти. Прощаться будут... Мы тут живем, у нас такой обычай.

Короче – ой!.. ой, сейчас начнется опять! И никуда не денешься – такой здесь обычай. Но у меня уже на душе маленько полегче стало: и Рому взяли, и поэту жизнь спасли. В общем, прощание разбойника Амиряна с родственниками я пережил. Поэт опять же стихи читал. Проснувшийся Гена Поляничко рыдал. А Карцев – наоборот – дремал... Простились. Дали мне родственники «Волгу». Я Рому назад посадил, прижал с двух сторон своими невменяемыми операми, сам сел с родственничком вперед, – и погнали. Погнали быстренько, пока еще какое-нибудь прощание не началось.

Едем в Тбилиси. Ночь уже. Звездная, прохладная. Водитель-родственничек пьян – будь здоров. Доедем или не доедем – непонятно. Дорога петляет, горы, обрывы, а этот пьяный джигит, знай, шпарит под сотню. Трое невменяемых на заднем сиденье спят. Водитель напевает что-то себе под нос. Я сижу смотрю в небо. По сторонам или вперед лучше не смотреть: страшно. В багажнике поросенок визжит. Это Роме в дорогу дали. А еще у нас с собой винища литров десять и мешок со всяким хмели-сунели. Поросенок визжит, водитель поет, Карцев храпит. Я сижу, смотрю на звезды, думаю: «Доедем или не доедем?»

Чудо, но доехали. Опустили Рому в камеру. Вместе с мешком, вином и поросенком. Объясняю оперу в ИВС: родственники, так и так, передали. Подержите уж пока. Тот говорит: а чего? Подержим. А пока давай, говорит, выпьем. Ты, наверно, хороший опер, а я так вообще отличный, мастер спорта по борьбе. Чего бы это нам не выпить?

Ой, мама Леля, что же делать?

– Нет, – говорю, – не могу. Мне один великий поэт книжку свою подарил. Вот видишь – с автографом. Сейчас пойду читать.

– О-о, – отвечает грузинский опер. – Это очень достойно. Нужно за это выпить.

Ставит на стол бутылку марочного коньяку и, разумеется, хмели-сунели.

А я уже не могу, все! У меня хмели-сунели изо всех дыр торчит, коньяк к горлу подступает. Я сам себе противен. Одна мысль в голове: нужно отсюда выбираться. Срочно нужно выбираться. Иначе – полный феномен-уникум! Хмели, блин, сунели. Оклахома как она есть... тьфу, Джорджия.

* * *