Книга Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер

— Сейчас… это все, что мы получили. Но Обедайя сказал, что ожидает на следующей неделе еще кое-что.

Саутуэйт поставил канделябр на место и, к удивлению Эммы, уселся боком на стол, так что одна его нога при этом оставалась на полу. Усмехнувшись в очередной раз, граф проговорил:

— А может, на распродаже потребуется больше серебра? Ведь аукцион был не так уж хорош, верно, мисс Фэрборн? Может, вам лучше отойти от дел и оставить о себе добрую память как о блестящем аукционном доме, чем позволить миру видеть ваше падение?

— Я не сомневаюсь, сэр, что прибудет еще одна партия товара, в том числе и новые картины. И наверное, книги. А также ящики с очень хорошим старым вином.

Эта ложь далась ей безо всякого труда; более того — прозвучала с удивительной легкостью. А следующий аукцион надо было провести как можно быстрее, потому что теперь на кону стояли не только ее гордость и воспоминания, но и нечто более важное…

— Вино?.. — осведомился граф.

— Да. Так мне сказали. Из поместья одного джентльмена, которого осаждают кредиторы… а платить ему нечем.

Граф вглядывался в лицо собеседницы, пытаясь понять, не хочет ли она от него отделаться. А Эмма старалась казаться невозмутимой, хотя и чувствовала, как от взгляда по телу ее волнами пробегала дрожь. И она молила Бога, чтобы ей удалось не покраснеть, потому что это стало бы явным свидетельством того, что она сделалась уязвимой в присутствии этого мужчины.

Внезапно взгляд его обрел теплоту — следовательно, он заметил ее волнение: она это поняла, прочла в его глазах. И теперь между ними возникла новая близость, волновавшая и тревожившая ее. Однако она опасалась, что граф намеренно старался ее смутить, чтобы сделать более податливой и чтобы доказать: вопиющее недоразумение становилось все менее вопиющим с каждой их новой встречей.

Тут он вдруг улыбнулся и сказал:

— А сегодня вы не в трауре…

Эмма в смущении разгладила бледно-розовый муслин у себя на плече и пробормотала:

— Я же не на людях. И я не принимаю сегодня. Так что сегодня меня никто не увидит.

— Вас вижу я.

Сидя на столе, он, казалось, нависал над ней.

Эмма едва заметно нахмурилась:

— Вы отчитываете меня за неподобающий вид?

Тут он снова улыбнулся, и эта его улыбка окончательно обезоружила ее.

— О, мисс Фэрборн, Боже сохрани! Напротив, я рад, что вы надели сегодня платье такого оттенка — оно очень вам к лицу. И, как вы сказали, никто вас сегодня не увидит, кроме меня. Здесь мы в полном уединении.

И это уединение… Оно действительно было полным. Правда, Обедайя оставил дверь чуть приоткрытой, но это совершенно ничего не значило.

— Вы собираетесь теперь остаться в городе, лорд Саутуэйт? — спросила Эмма, понимая, что должна хоть что-то сказать. — Я слышала, что вы предпочитаете свое загородное поместье даже во время сезона…

Он почему-то вдруг смутился и в ответ пробормотал:

— Ну… я здесь уже несколько дней… И думаю, что останусь еще на некоторое время.

«Не самая лучшая новость», — подумала Эмма и тут же спросила:

— А в Кенте все благополучно?

— По крайней мере — нормально. Бригады волонтеров надели свои мундиры и тренируются там, как и здесь, в Лондоне. Приливы наступают своим чередом на берег, а контрабандисты все еще гуляют на свободе. Флот дислоцирован на побережье и обороняет его от французов — на случай если они вздумают там высадиться. Но теперь недостаточно положить конец свободной торговле на побережье. Потому что если контрабандисты…

— Ну уж они-то, не в пример французам, не представляют угрозы, не так ли?

— Если бы все, что минует нашу таможню, ограничивалось кружевами и винами, ваше мнение было бы справедливо. Но дело в том, что сюда проникают шпионы и вывозят отсюда информацию.

«Вина и кружева, — промелькнуло у Эммы. — Неужели он знает о прибытии этой повозки?» Она ждала, что граф скажет что-нибудь еще или хотя бы изменит позу, но ничего такого не случилось; он продолжал сидеть все в той же позе, наблюдая за ней.

Не выдержав тягостного молчания, Эмма наконец проговорила:

— Мистер Ригглз сказал, что вы хотели прояснить какие-то вопросы.

Ей тотчас вспомнились те знаки, которые подавал Обедайя, перед тем как уйти.

— Я решил просмотреть кое-какие счета, — ответил граф. — А вы-то сами их видели?

— Такими делами ведает Обедайя. А что, мне следует знать об этих счетах?

— Понять их было бы нетрудно, если бы счета составили надлежащим образом. Но эти лишены некоторых необходимых подробностей, и мне очень неприятно об этом упоминать. Там есть несколько имен, соотносящихся то ли с поступлением денег, то ли с выплатами — точно не обозначено.

Эмма знала, о чем граф говорил. Она пыталась понять эти учетные книги, но вскоре отказалась от этой затеи. Можно было найти множество объяснений тому, что записи в них были очень уж краткими. Но, принимая во внимание то, что она недавно узнала о делах отца, Эмма не хотела бы, чтобы граф изучал эти книги слишком внимательно.

— Видите ли, сэр, многие поставщики дорожат своей анонимностью, и поэтому они…

— Неужели многие? — перебил граф.

— Да, конечно. Но мой отец обладал прекрасной памятью, и, вероятно, всю остальную информацию он держал в голове.

— Не сомневаюсь, — буркнул граф. Встав со стола, он оправил сюртук. — Приложив некоторые усилия, я разберусь во всех этих записях, даже не обладая столь прекрасной памятью.

— Возможно, вам следовало бы забрать счета с собой, чтобы внимательно изучить их на досуге.

Он уже думал об этом, но потом отказался от такого варианта.

— Я сделаю это здесь, что даст мне возможность понять, насколько Ригглз способен улучшить шансы на успех очередной распродажи. Впрочем, я не уверен в том, что она вообще состоится.

С этими словами граф удалился.

Но перед тем как уйти, он взглянул на Эмму, и в это мгновение, в эти несколько секунд она снова почувствовала, что не может отвести от него глаз — не может даже шевельнуться и вздохнуть…

— Ты читаешь, Саутуэйт? Может, я не вовремя?

Дариус поднял голову от книги. Однако он не читал; мысленно граф то и дело возвращался к слишком уж нервному Обедайе Ригглзу, к подозрительным записям в учетных книгах и, конечно же, к хорошенькой женщине в розовом платье, окруженной серебряными вещицами искусной работы.

Сегодня он чуть не поцеловал Эмму Фэрборн. И был готов признать, что такой импульс казался безумным. Более того, ему никогда прежде не случалось стать жертвой подобного безумия, а вот сегодня в задней комнате он едва не совершил подобную глупость, но, к счастью, сдержался, чему, по всей вероятности, был очень рад.