Книга Эта женщина будет моей - Александр Звягинцев

Новый банк быстро набирал обороты – через него по старой памяти шли все международные сделки огромной страны. Потом начались покупки заводов, газет и целых пароходств вместо жалких классических пароходов. К тому же его институтский приятель Глеб Слепокуров оказался не кем иным, как губернатором богатейшей уральской области. Со всеми вытекающими для Ильи последствиями.

Вскоре Можжарин купил себе дом в Париже, виллу на Лазурном Берегу, расставил на руководящие должности своих бывших однокурсников, к которым питал доверие, а сам превратился в этакого «финансового гения», который смотрит на все свысока и определяет стратегию развития своей империи – что прикупить, а что продать. Кстати, он действительно был финансистом от Бога, ведь еще в школьные времена Илья выигрывал многие математические олимпиады в Москве и порой ставил в неловкое положение учителей математики, предлагая решить задачи совершенно иным способом, чем рекомендовалось в учебниках.

Иноземцев, к которому Можжарин обратился по чьей-то рекомендации с несколькими просьбами еще во время первого своего появления в Париже, был почему-то уверен, что и его империю скоро развалят и раздерут уже новые хищники, циничные и завистливые, которые посчитали себя обойденными такими первопроходцами, как Можжарин. Но тот проявил способность понимать ситуацию – отказался от всякой политики, продал газеты от греха подальше, чтобы не раздражать власти свободой слова и критики, и устроил на работу в свои подразделения несколько детишек и жен высокопоставленных представителей нового руководства. И благополучно уцелел.

К Иноземцеву его тянуло, потому что иногда Можжарину очень хотелось услышать что-то резкое и жесткое в свой адрес, от чего он среди своих прихлебателей и дворни давно отвык. К тому же он чувствовал в Иноземцеве какую-то иную породу, иную иерархию ценностей, которые ему были очень близки. Ведь он очень любил креативных людей и многим бескорыстно помогал. Да и возраст уже брал свое, вдруг, несмотря на раздавшееся от денег самомнение, накатывало желание понять про себя нечто новое, что-то переоценить, уяснить… А может, и перейти в другое духовное измерение.

«Ты, Илюха, слишком быстро обожрался, – посмеивался над ним Иноземцев. – У тебя в глазах пресыщение. А это то же самое, что ожирение. От пресыщения – холестерин в мозгах, тромбы в душе, повышенный сахар в чувствах. И ощущение, что больше уже ничего не будет, тупик… Опять жрать?»

Можжарин кривил губы, каменел лицом, но покорно слушал. Русскому человеку без таких душевных разговоров жить невозможно. Он в них душу обмывает, готовя ее к новым искушениям.

«И потом, ты же энергетический вампир, – безжалостно продолжал Иноземцев стараясь завести Можжарина. – У тебя внутри свой энергетический котел проржавел и только хлюпает да чавкает, а ничего не вырабатывает… Морально износился. Знаешь, что это такое? Моральный износ?.. И девки тебя не спасут! У них если и есть энергия, то слабенькая и, главное, дурная».

Можжарин плохо понимал суровый юмор Иноземцева, леденел взором и злобно спрашивал: «А что же тогда твои помещики по крестьянкам шастали?»

Иноземцев усмехался в ответ: «Так среди них дураков сколько было! А те, что поумнее, если и жили с крестьянками или дворовыми, то ведь с каким-нибудь чудом природы! Гением чистой красоты!»

Вспомнив, что вечером непременно будет звонить Гриб и станет просить хоть какую-то информацию о Вайсе, Иноземцев лениво спросил:

– Слушай, а ты как думаешь – этот Вайс, он по собственной глупости разболтался или его кто надоумил?

Можжарин не сразу разлепил закрытые веки. Непонимающе переспросил:

– Какой еще Вайс?

– Тот самый… Который здесь рассказывал басни, как он с помощью бывших чекистов собственность государству возвращает?

– А-а, этот… Шпана он мелкая. Надувает щеки, засранец. Корчит из себя человека… Я думаю, он напился тут, окосел от сознания собственной значимости, ну и наболтал журналисту не под запись всякой ерунды… В Париже всех наших на подвиги тянет.

– Да нет, оказывается, наговорил он все под запись. Мало того, он еще и завизировал потом текст.

– Ну тогда просто мудак.

– Или провокатор?

– Кретин клинический… Как и те, кто имеет с ним дело.

Спорить тут было не с чем. Судя по всему, ноги у скандального интервью, если это и впрямь был не выброс идиотизма в неокрепшем мозгу, росли не в Париже, а в стольном граде Москве, в яростной битве тамошних боярских кланов, свирепо охраняющих свои вотчины от завистливых супостатов.

– Ты вот мне лучше скажи – этот хрен с горы может развестись? – вдруг блеснул глазами Можжарин. – Или так и будет терпеть, как мадам посылает его подальше?

Хреном с горы был не кто иной, как сам господин президент. Можжарин ненавидел его страстно и бесповоротно. На всю оставшуюся жизнь. Несколько лет назад, когда господин президент был еще только министром внутренних дел, Илюша угодил в громкий скандал – с ним разорвали сделку о покупке огромного участка земли на Лазурном Берегу, посреди которого возвышался старинный замок, считающийся культурным достоянием французского государства. И тут же запретили крупной французской фирме, связанной с производством самолетов, продавать структурам Можжарина контрольный пакет акций. По той причине, что деньги его якобы весьма сомнительного происхождения.

Господин будущий президент открыто заявил тогда, что все это произошло благодаря его вмешательству и нажиму. «Как и отбросы из пригородов, устраивающие погромы, так русские богачи с подозрительными деньгами должны понимать, что во Франции есть закон для всех и он будет безжалостен к тем, кто его не соблюдает. Нам не нужна шпана и не нужны грязные деньги», – разъяснил он. И торжественно провозгласил: «Для всех в нашей стране существует незыблемое правило – правило независимости правосудия». А потом усмехнулся в адрес Можжарина: «Вот что может случиться с человеком, который почему-то считает, что во Франции ему может быть все позволено… Смешно».

Это выступление произвело на французов сильное впечатление, и начало президентской кампании у господина министра получилось блистательным. А вот Можжарину после этого свои бизнес-проекты во Франции пришлось сворачивать и переносить в другие страны. Президента он за это просто возненавидел. Был убежден, и не без основания, что все было специально подстроено его недругами, в том числе и из России, под начало избирательной кампании. Что его просто избрали объектом для показательной порки. Но ведь каких-либо даже самых сомнительных доказательств этого обвинения обществу так и не было представлено, и больше всего Можжарина бесила финальная презрительная ухмылка президента в его адрес. Так что всякие неприятности в первой семье государства были бальзамом на его незаживающие раны.

– Не знаю, – пожал плечами Иноземцев. – Пока такого в истории вроде не было, чтобы действующий президент разводился.

– Мало ли чего у них в истории не было, – оскалился Можжарин. И многозначительно добавил: – Пока.