Книга Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

— Маги… все такие?

— Многие. Им не хочется умирать. А сила позволяет жить, вот только… это мало на жизнь похоже.

И пожалуй, я понимаю, что хочет сказать Юго.

Тот маг был… не мертвым. Он двигался. Разговаривал. Определенно существовал в пространстве как разумное создание, возможно, куда более разумное, чем Наша Светлость. Но разве это жизнь? Она если и осталась, то лишь в сердоликовых глазах.

И та — привнесенная извне.

Зачем Кормаку это существо понятно. Но зачем ему Кормак?

— Что магу здесь нужно?

— Думаю, плацдарм. Им не нравятся закрытые миры, вернее свободные от Хаота. Еще вернее, миры с огромным ресурсным потенциалом свободные от опеки Хаота. Это видится им несправедливым. Вот ищут повод… восстановить справедливость.

И сейчас я как никогда хорошо понимаю то, о чем говорит Юго: кто ищет, тот всегда найдет. Тоталитарная нехватка демократии в отдельно взятом протекторате, которая привела к массовому народному недовольству и вынужденному вмешательству мага.

Как-то так. Я думаю.

Миры другие, а способы действия — те же.

— Они всегда были самоуверенны, — Юго грызет ногти, а я не знаю, стоит ли делать ему замечание. — Думают, что если получилось прийти, то получится остаться.

Он уверен, что эти надежды безосновательны. А я не знаю.

Наша Светлость представляли магов иными. Это же… оно иное. Сильное. Способное изменять время и пространство. Подозреваю, что не только это. Но если мир столь долго был недоступен, то… что изменилось?

Кайя ушел.

Он вернется. Встретиться с Кормаком… и чтобы не думать о том, что произойдет дальше, я отворачиваюсь к окошку и сдвигаю шторку. Стекло затянуто инеем, и если даже отогреть — некоторое время я всерьез раздумываю над тем, чтобы поднести к стеклу свечу — то вряд ли я увижу что-то помимо дороги.

А дорогу не узнаю.

Этот мир все еще чужой. Он принял меня, а я закрылась от него за стенами Замка. И не потому ли все получилось именно так, как получилось?

— Скажи, — я возвращаю занавеску на место и поворачиваюсь к Юго, который по-прежнему сидит на полу. — Почему тебя не обнаружили?

Ребенок? Нет.

Карлик, притворяющийся ребенком? Тоже нет.

Он что-то третье.

— Потому что я хорошо прячусь. Ты увидела во мне ребенка. Поверила. А потом и все остальные. Люди всегда видят то, что хотят. Еще люди не боятся тех, кто выглядит слабым. Дети слабы. Удобно.

Я вспомнила первую встречу. Подарок. И робость маленького пажа… желание понравиться… искренность. Признание Кайя, что он не делал мне подарков.

И обоюдная уверенность в том, что Магнус вмешался.

А спросить Магнуса забыли.

— В твоем мире… все такие?

Взрослые дети.

— Да. Там мало еды. И много холода. Дети должны созревать быстро, чтобы популяция не исчезла. Это называется неотения. Так мне сказали в Хаоте. Им было интересно, что будет, если поместить меня в… непривычные условия. Я не люблю жару. Я к ней не приспособлен.

Разложив на колене берет, Юго трет ладошкой ткань, пытаясь избавить ее от грязи. Морщится. Вздыхает горестно. Так действовал бы Майло.

— Ты поэтому сбежал?

— Нет. Я привык. Но мир тянул обратно. Это причиняло боль. Хаот обещал, что если я сумею удержаться, боль уйдет. Солгали. Не ушла. Боль мешала использовать силу, и Хаот собрался меня… запечатать. Лишить способностей. Лишить разума. Сделать… имуществом. Тогда я сбежал. Вернулся домой и понял, что не могу там жить. И не могу жить в другом месте. Пока не попал сюда. Здесь я не слышу зов. И зима у вас красивая. Зиму я люблю…

Снова разговор обрывается. Я изучаю Юго. Он, убедившись, что вернуть берету былую красоту не выйдет, — карету. Осматривает тщательно, каждый сантиметр. И эта его скрупулезность внушает безумную надежду: сбежим.

Куда?

Не знаю. Но если втроем… телохранитель на грани психоза, ликвидатор и Наша Светлость. Чудесная подобралась компания.

Закончив осмотр — тайных дверей не обнаружено — Юго усаживается на пол и скрещивает ноги. Он достает из карманов предметы, весьма странные на первый взгляд.

Тонкую тростниковую дудочку, которую прикладывает к губам, дует, но та не издает ни звука и отправляется влево.

— Знаете, мне всегда была непонятна в людях эта маниакальная привязанность к особям противоположного пола.

…округлый камень с дыркой, вроде того, подаренного Тиссе, но все-таки иного. Этот камень на мгновенье становится прозрачным, желтым, но тут же крошится. Его место рядом с дудочкой.

— Это делает вас слабыми. Зависимыми. Посмотри на него.

Длинная трехгранная игла — направо. И черный футляр с мертвыми жуками.

— Вместо того чтобы найти женщину и спариться с ней, а потом уйти, оставив достаточно еды для нее и потомства, он к ней привязывается.

И предает, пытаясь сохранить мир людям, которых считает недостойными мира и вообще доброго слова. Нелогично.

Мучительно.

Шелковую ленточку с тремя бантиками — налево. Складной нож — направо. Склянку с куском темноты туда же. И серебряный портсигар, который Юго открывает, демонстрируя желтоватые иголки, на первый взгляд совершенно безопасные.

— Или вот твой муж… ты… вы все оружие друг против друга. В моем мире все проще.

Карманы Юго бездонны, но кроме ножа и иглы я не вижу ничего, хотя бы отдаленно напоминающего оружие. С другой стороны, что я знаю о наемных убийцах?

Стреляет он метко.

— Но иногда мне кажется, что я упускаю из виду что-то важное.

Две монеты прилипают к пальцам и сталкиваются. Протяжный звон. Такой тяжелый.

— Спите, леди, — Юго вновь переходит на «вы». — Вам следует беречь силы.

— Ты… — вдруг я вспоминаю Мюрича. И служанку, едва не проспавшую мое убийство. Сказку о свирели, которая насылает волшебный сон. — Ты можешь им сыграть?

И мы просто уйдем.

— Нет, — отвечает Юго, вновь сталкивая монеты. — Магии во мне капля осталась… и вещи все высушил.

Он говорит о темнолицем магистре с каменными глазами.

— На вас вот хватит. А больше — нет. Спите…

Монеты вызванивают мелодию. Колыбельную.

И я, кажется, слышу мамин голос. Я ведь помню, как она пела… редко, правда. И слов не различить. Но все равно закрываю глаза, не желая, чтобы песня оборвалась.

Магия?

Пускай. Мне и вправду отдохнуть не мешает, раз уж больше заняться нечем.

Стоило закрыть глаза, и внутренняя пустота заполнялась огненными кошками. Они просачивались сквозь стены кареты, ложились на колени, выпускали когти и драли кожу.