Книга Окончательная реальность - Вильгельм Зон

– Что сделать?..

– Заняться кое-какими исследованиями.

– Да какими исследованиями? Он же калькуляторами сейчас почти не занимается. Так… работает над программками машинного перевода, причем все больше в области литературы.

– Вот именно, – с не свойственной ему горячностью воскликнул Макс, – речь как раз и пойдет о литературном исследовании! Я буду говорить о рукописи. Разумеется, о рукописи. 16 августа 1968 года я, коротая время в парижской гостинице, прочитав уже все приличные газеты, купил казацкий журнал под названием «Серп», издаваемый, кажется, в Ростове. Там я наткнулся на заметку под названием «Об одном незаслуженно забытом имени». Автором значился некий В. Моложавенко. В бедной фактами статье сообщалось, что им якобы найден архив, где содержатся рукописи Федора Дмитриевича Крюкова – донского писателя, умершего в 1920-м. Моложавенко намекал, что эти рукописи указывают на истинного автора гремевшего в СССР до войны романа «Тихий Дон», которым являлся не красный комиссар Шолохов, а казак-белогвардеец Крюков. Так найденный на развале газетного киоска журнал спас меня от скуки в чужой стране, где я дожидался того, чего обязан был дождаться по долгу службы. Через несколько дней глупый Париж заняли немецкие войска. Мне более незачем было здесь оставаться, и я с легким сердцем отправился в Вену, решив провести отпуск, путешествуя вверх по Дунаю. Незадолго до Зальцбурга одним чудным вечером в маленьком отеле на берегах Мондзее мне случилось познакомиться с женщиной. С первой секунды знакомства я не сомневался, что она русская. Хотя, надо признать, не так уж много имелось аргументов в пользу этого. Ее немецкий был безупречен, возможно, с небольшим итальянским, но только не русским акцентом. Иногда она применяла довольно сомнительные французские слова, что в свою очередь, впрочем, не важно… Я не ошибся – она была русской, с Востока, видимо, из богатой семьи, и путешествовала в одиночестве. Однажды увидев в моем багаже журнал «Серп», Зоя (назовем ее Зоей) к моему величайшему удивлению сообщила, что осведомлена об истории появления заинтересовавшей меня заметки. Она рассказала, что в Петербурге познакомилась с одной бабулькой, у которой дома хранился сундук с бумагами. Бабулька утверждала, что это рукописи Федора Крюкова, привезенные с Дона ее дядькой, закадычным другом писателя. Действительно, в серых конвертах, проштампованных знаком журнала «Русское богатство», хранились рабочие заготовки – донские песни, пословицы, молитвы, описания обрядов, праздников, словарь донских фамилий и многое другое. Но, самое главное, в сундуке находились особенным способом разлинованные тетради, исписанные неразборчивым почерком. Несомненно, это были рукописи литературного произведения. Хозяйка уверяла, что это рукописи романа «Тихий Дон». Я спросил Зою, как она, женщина с Востока, оказалась на Западе в Петербурге. «Не важно, у меня много дел, в том числе и на Западе, – отмахнулась она. – Хочешь слушать дальше?» Я был не против. После отъезда из Петербурга Зоя иногда звонила хранительнице сундука. В одном из разговоров та рассказала о визите молодого журналиста из Ростова, очевидно, того самого Моложавенко. А потом начали происходить загадочные вещи. Старуха стала очень пугливой. Она говорила, что к ней заявились какие-то люди, представившиеся официальными лицами. Они не просили, а требовали от нее рукописи и прочие бумаги. Получив отказ, пообещали вернуться. Зоя успокаивала ее, звонила, но через некоторое время телефон в Петербурге перестал отвечать. Зоя начала наводить справки. Выяснилось, что ее знакомая исчезла, исчез и крюковский сундук. Следующей ненастной ночью прервалось наше приятное совместное путешествие, моя спутница исчезла, как сундук, прихватив с собой журнал «Серп». Всё, с чем я остался тогда, – несколько перепутанных мыслей в голове и неприятнейшее беспокойство в душе…

Официант принес равиоли.

– Вам бы, группенфюрер, книжки писать, – проворчал Умберто.

– Напрасно иронизируете, – слегка напрягся Макс. – Вернувшись в Берлин и скорее желая найти Зою, а не сундук, я провел небольшое расследование. Конечно, вы понимаете, в Петербурге без нашего ведома не то что «официальные лица», муха не пролетит. Так вот, никаких действий по упомянутым бумагам не проводилось. Я поручил пробить по калькулятору всех Зой, а потом Маш, Наташ и прочих, пересекавших границу Западной России в тот год. Безрезультатно. Я не люблю быть болваном в игре, но на этот раз пришлось смириться.

– Зачем же сейчас, через столько лет, возобновлять поиски? – спросил Умберто, а про себя подумал: «Интересно, что старый развратник хочет искать, рукописи или Зою, а может, старуху?»

– Это скорее совпадение. Мы с вами говорили о переменах. Умберто насторожился.

– Так вот, – продолжал Макс, – «дорогой Леопольд Ильич» довел Казакию до полного маразма. Его стараниями Готская теория себя совершенно исчерпала. Люди смеются. А смех, вы знаете, разлагает, сусло начинает бродить. Если дело так пойдет и дальше, досмеемся до открытой фронды. А нестабильность на нашем Юге сейчас, когда нефть все дорожает, не нужна. Словом, принято решение слегка выпустить пар. Небольшие реформы, незначительная перестройка, чуть больше информации. Заодно кое-какие технологии отработаем. «Тихий Дон» там запрещен. Еще бы, про готов в нем ведь ни слова, зато много про казаков. Новая национальная идея – вот что нам нужно на Юге. Я не поленился, прочитал.

«Он что, и по-русски читает?» – удивился Умберто.

– Интересная книга. Материала много, придется подредактировать, конечно, но главное автор… Прежний автор не годится, Умберто. Отъявленный коммунист, любимчик Сталина, невозможно. К тому же, если он действительно не автор, восстановим историческую справедливость, и информационный повод для начала операции отличный: «Великий национальный казацкий писатель Федор Крюков. Судьба и правда великого романа». Звучит!

– Послушайте, Макс, вы разговариваете со мной, будто я штурмбанфюрер СД. Вы ничего не перепутали?

– Не хамите, Умберто, я оказываю вам высокое доверие, мне нравится работать с такими интеллигентными людьми, как вы. Нет, правда, мне не хотелось бы поручать эту деликатную миссию долбоебам из гестапо. Кроме того, я вам доверяю. Убежден, что всё услышанное вы сохраните у себя в голове для потомков, но не станете перегружать лишней информацией современников. Вы же умница.

– А какова судьба этого человека, автора или не автора, ну, сталиниста? – поспешил сменить тему Умберто.

– Судьба человека? Шолохова? В первые дни войны он попал в плен под Смоленском и не пережил концлагеря.

– Печально.

– Да. В общем, так, завтра полетите к этому вашему Вильгельму. Придумаете что-нибудь, скажете ему, например, что он троянский конь, несущий разрушение маразматическому готско-казацкому мифу.

– А вы, стало быть, хитроумный Одиссей?

Макс поморщился.

– Я Зевс, Умберто. Для вас я Зевс Громовержец. Прошу помнить об этом. Вильгельм Зон, – кажется, он невыездной. Вот передадите, пусть порадуется, – Макс бросил на стол дипломатический паспорт. – Деньги на расходы ему выдадут в Готенбурге.