Книга ...И грянул гром - Фридрих Незнанский

Дело по факту исчезновения сына Марины Чудецкой, который среди наркоманов уже поимел кликуху Пианист, вдруг стало обрастать зловонной плотью, и теперь вряд ли кто смог бы поручиться, что оно закончится хеппи-эндом, как любит говорить нынешняя молодежь. А ведь именно на счастливый конец и рассчитывала несчастная мать Чудецкого, когда попросила Ирину переговорить со своим влиятельным мужем, чтобы тот, не поднимая волну, помог найти ее сына. И он «помог»!..

И теперь, если не удастся вытащить этого девятнадцатилетнего дурачка из той глубочайшей задницы, в которую он забрался по собственной дурости, то… что? А тогда убитой горем матери, которая в лучшем случае будет отправлять дорогие посылки на зону, а в худшем — справит поминки, не объяснишь, что во всем виноват только он сам, ее ненаглядный Дима, и никто другой. Ослепленная жгучим материнским чувством, она будет обвинять кого угодно в том, что случилось с ее сыном, но только не своего ненаглядного мальчика. Да и Ирина, ввязавшаяся в это дело, тоже хороша…

Пожалуй, именно этот фактор и волновал Турецкого более всего. Зная свою жену и ее отношение к жизни, он догадывался, что она, в отличие от той же Марины Чудецкой, будет винить в случившемся в первую очередь себя, и только себя. Не углядела, мол, недосмотрела. И в те дни, когда парень садился за инструмент, затянувшись предварительно косячком в мужском туалете, ей бы схватить его за шиворот да мордой провести по клавишам, а она… Влюбленная в декадентское течение российской культуры, представители которого могли позволить себе и травку, и порошок, она не видела в этом ничего страшного, тем более криминального — и даже принимала самое активное участие в студенческих диспутах на эту тему.

Додискутировались!

Впрочем, чего кулаками без толку махать, когда вся морда в крови?

Все еще сжимая в руке мобильник, по которому он только что разговаривал с Денисом Грязновым, Турецкий довольно резко повернулся на кровати и едва не вскрикнул от резанувшей боли. Пробормотав что-то нечленораздельное, полежал немного в полной неподвижности, когда боль отступила, осторожно повернулся на бок и так же осторожно свесил ноги с кровати.

Ступив босыми ногами на пол, убедился в том, что голова вроде бы не кружится, и осторожно прошлепал к тумбочке, на которой громоздился телевизор. Все так же осторожно нагнулся, достал из-за задней стенки тумбочки оставленную Меркуловым бутылку армянского коньяка, зубами вытащил пробку и прямо из горлышка, чтобы по палате не разлилось терпкое коньячное амбре, отпил несколько глотков. С прежней осторожностью поставил бутылку за тумбочку и, явно довольный собой, присел на стул.

Теперь уже можно было более спокойно обдумать создавшуюся ситуацию.

Когда решение созрело окончательно, достал из-под подушки распухшую от многолетних записей телефонную книжку, нашел номер заместителя начальника столичного Управления наркоконтроля, с которым у него сложились не только вполне нормальные служебные отношения, но и чисто человеческие, что на данный момент было особенно важно, и медленно, цифра за цифрой, набрал его. Пока шел сигнал, еще раз мысленно проговорил все то, что он будет вынужден выложить Замятину про Пианиста, то есть Чудецкого, и «Аризону», на которой, судя по всему, и завязываются все узелки. Про убийство Валерии Лопатко решил пока что умолчать. Этим делом занимался МУР, и еще неизвестно, имеет ли Чудецкий хоть мало-мальское отношение к этому убийству.

Наконец-то Замятин соизволил взять трубку, и, когда прорезался его голос, посаженный от непомерного курева, Турецкий пробасил:

— Господин полковник? Рад вас приветствовать. Турецкий беспокоит.

— Господи! Александр Борисович! Рад слышать. А то тут шепоток прошел, будто бы вы…

— Все это вражьи происки, — ухмыльнулся Турецкий. — Однако вынужден признаться, что пока нахожусь в Бурденко на излечении. Думаю, скоро выпишут.

— Может, помочь чем? — сразу же отреагировал Замятин. — Честное слово, только рад буду.

— Да вроде бы окружен таким вниманием, что даже выписываться отсюда неохота, — признался Турецкий. — Даже бутылка с коньяком за тумбочкой стоит. Так что спасибо за предложение. Выпишусь, обязательно еще одну разопьем.

— Тогда говори, что надо.

— Все той же помощи, Михаил Иванович. Вернее, прошу посодействовать моим коллегам из «Глории».

— Что-то связано с наркотиком?

— Да. Есть такой ночной клуб — «Аризона», так вот…

Турецкий уже хотел было рассказать про сверхталантливого пианиста Дмитрия Чудецкого, который попал на таблетки экстези в этой самой «Аризоне», будь она проклята, как вдруг невольно замолчал, уловив в трубке непонятное бормотание Замятина.

— Михаил Иванович… ты что, уже наслышан про этот клуб?

— Более чем. Впрочем, излагай… Когда Турецкий рассказал все то, что детективам «Глории» удалось узнать про Чудецкого, в связи с его исчезновением, Замятин какое-то время молчал, видимо пытаясь соотнести услышанное с той оперативной информацией, которую имел по «Аризоне», наконец произнес с хрипотцой в голосе:

— Насколько я догадываюсь, этот самый Чудецкий вляпался в более чем серьезную неприятность, и дай-то бог, чтобы это было не так. Теперь что касается этого дела. Сам понимаешь, прямо сейчас ничего конкретного я сказать не могу, потребуется выяснить кое-какие детали. Так что неплохо было бы, чтобы завтра в одиннадцать мне перезвонил твой Грязнов, и уже тогда… Думаю, что в интересах дела мне придется с ним встретиться.

— Что, настолько все серьезно с этим клубом?

— Да.

— И все-таки, — попросил Турецкий, — помоги!

— Сделаю все возможное, — пообещал Замятин. — Так что успокой жену, хлебни перед сном еще граммульку коньячку и, главное, не волнуйся.

Кроме самого хозяина просторного, довольно светлого кабинета за столом сидел молодой, щеголеватого вида блондин, которого полковник Замятин представил как капитана Сергачева, и, когда Грязнов с Головановым закончили уже более подробный и обстоятельный рассказ по разработке как самого Чудецкого, так и его связей, Замятин только пробурчал маловразумительное и вопросительно уставился на своего опера:

— Ну что скажешь, капитан? Сергачев пожал плечами:

— Откровенно говоря, товарищ полковник, мы представляли Пианиста совершенно иной фигурой.

— Слоном, конем или же офицером?

— Вроде того, — вздохнул капитан. — А он оказался всего лишь пешкой.

— Не говори, — позволил себе не согласиться Замятин. — Пешка пешке рознь. И этот ваш Пианист та самая пешка, которую кто-то желает продвинуть в дамки.

«Пианист…» — насторожился Голованов, вспомнив, что он ни разу за все время разговора не назвал Чудецкого его погонялом. А хозяин кабинета уже обращался к нему с Грязновым:

— Валера, — и он кивнул на Сергачева, — является старшим группы, которая занимается разработкой «Аризоны» и всего того, что крутится вокруг нее. Я имею в виду наркотики, и в частности экстези. Не скрою, в поле нашей проработки попал и Пианист, то есть ваш Чудецкий, однако то, что вы сейчас рассказали… Впрочем, капитан сначала введет вас в курс дела, ну а потом уже будем кумекать, как быть с нашим и вашим студентом дальше. Тем более что я обещал человеку, которого глубоко уважаю. Капитан!