Книга Воин мочика - Лин Гамильтон

— Тут кто-нибудь есть? Мистер Эдвардс?

Тишина. Я зашла и оказалась в тесной прихожей перед лестницей, ведущей на второй этаж. От входа стойки в выставочном зале видно не было. Я заметила рядом с дверью панель сигнализации, где мигал красный огонек. Значит ли это, что я только что включила тревогу? Если да, то эта сигнализация молчала. И вообще кругом царила какая-то призрачная, даже зловещая тишина, если не считать шума города за дверью. Где-то вдалеке тикали старые часы, в потоке света из окна вились пылинки.

Я прислушалась. Больше ничего. Ну что за беспечность! Уйти и оставить дверь нараспашку. Ведь в магазине полным-полно настоящих сокровищ. Мне вдруг подумалось, что в Нью-Йорке оставить дверь черного хода открытой — еще более легкомысленно, чем в Торонто, а уж насколько это неразумно в Торонто, я узнала на своем горьком опыте.

— Мистер Эдвардс? — снова окликнула я. Наверное, он просто чуть-чуть глуховат, вот и не слышит. Я позвала громче. Молчание.

Я сделала еще несколько шагов вперед — и оказалась в выставочном зале.

В жизни не забуду того, что увидела там. Эта жуткая картина останется со мной навсегда: Эдмунд Эдвардс, мертвый, с перерезанным горлом. Кровь залила весь письменный стол и капала на ковер. Чашка с чаем опрокинулась, и чай смешался с кровью, растекаясь во все стороны буро-коричневыми ручейками. И не было нужды гадать, что за орудие повинно в этом зверстве. Золотой туми, сорванный со своего черного коврика, исчез.

Мне казалось, я простояла так целую вечность, не в силах оторвать взгляда от этого страшного зрелища — на деле же, наверное, оцепенение мое длилось всего несколько секунд. К реальности меня вернул еле слышный шорох, тихий-тихий шелест где-то над головой, как будто наверху, на втором этаже, кто-то переступил с ноги на ногу. Я затаила дыхание — через мгновение шорох повторился, на сей раз ближе к лестнице. Я опрометью промчалась через всю комнату к передней двери, отперла ее и выскочила на улицу. На лестнице у меня за спиной гремели шаги. Увидев такси, я лихорадочно замахала ему.

— Торопитесь, леди? — усмехнулся водитель. — Куда едем?

Куда? Правду сказать, я и понятия не имела, поэтому велела отвезти меня в «Плаза-отель» — руководствуясь смутными соображениями, что не убьют же меня прямо там. Влетев в вестибюль, я пробежала через весь холл и вышла через боковую дверь у «Ойстер-бар». А потом час или два бродила по улицам, стараясь слиться с толпой.

Я давно уже сделала одно наблюдение касательно Нью-Йорка: в нем вы всегда можете отличить постоянного жителя от гостя. Не знаю уж, в чем тут дело, в походке ли, или, что скорее, в манере одеваться. Мойра — та сказала бы. Ей по роду профессии положено разбираться в подобных вещах. А мне нет, что и к лучшему: в обычных условиях я едва ли отличу высокую моду от высокой шляпы. Знаю лишь, что нью-йоркец похож на нью-йоркца, а все остальные — нет.

Как бы там ни было, мне казалось, что я бросаюсь в глаза среди любой толпы. А со мной была лишь смена белья, косметическая сумочка да чистая блузка, которую я и надела вместо прежней в дамской комнате «Трамп Тауэр»[5]под нежное журчание воды и звуки игравшего в отдалении рояля. Потом купила на уличном развале кепку с эмблемой «Нью-Йоркс-янки»[6]и нахлобучила ее поглубже на голову. Солнечные очки я и так носила не снимая, хотя уже пошел дождь. Вот уж и правда, высокая мода.

Через пару часов подобных блужданий я наконец осознала: надо собраться с мыслями и хорошенько обдумать, что же делать дальше. Едва ли кепку и солнечные очки можно считать достаточно успешным маскарадом, да и в любом случае, не могу же я вечно бродить по улицам. Первая моя мысль была о доме. Вот только одна маленькая незадача: я прекрасно помнила, что оставила свою визитку ныне покойному Эдмунду Эдвардсу. Я попыталась снова вызвать в памяти стол — была ли на нем карточка, когда я заходила туда во второй раз? Но вспомнить так и не смогла, стол заливали потоки крови и, кроме них, я ничего не видела. Если карточка оставалась там и ее найдет полиция, меня, чего доброго, обвинят в убийстве. Допустим, я смогу оправдаться. Но Паук — если убийца и правда он, в чем я лично не сомневалась — тоже знает мое имя. Очень может быть, он знал его еще со времен памятного аукциона у «Молсворта и Кокса». Там, разумеется, принято хранить тайну, но при желании так просто заглянуть в список участников аукциона на стойке в парадном — я сама это сколько раз проделывала. Конечно, конечно, он все знает: ведь он уже нашел дорогу в лавку — кто, как не он, убил Ящера?

А в результате выходит, что и здесь я не могу остаться, и домой возвратиться тоже не могу. Конечно, и полиция, и Роб в особенности постараются защитить меня, как свидетельницу всех этих душераздирающих событий. Но Паук! Паук — этот жестокий и безжалостный убийца. И не просто жестокий. Я вспоминала жалкую фигуру Ящера — связанные за спиной руки, поза молящего о пощаде пленника.

И Эдвардс, такой подслеповатый, нерасторопный, даже чуть-чуть бестолковый, зарезанный церемониальным ножом. Я была уверена: — Паук из тех, кто наслаждается убийством. Он знал, где я работаю, и без труда мог выяснить, где я живу. Даже если он работал в одиночку, что вряд ли, полиция не смогла бы защищать меня всю жизнь. Оставался только один выход, если я вообще хочу разобраться во всей этой ситуации и благополучно из нее выпутаться. Предстояло сделать еще лишь одну остановку на пути. Я ринулась к тротуару, вылетела наперерез очередному такси — кажется, наконец я начинала походить на коренного нью-йоркца, — и запрыгнула внутрь.

— В аэропорт «Кеннеди», — выдохнула я. — И как можно скорее.

Добравшись туда, я тем же галопом подлетела к стойке кассы.

— Мехико. Мне нужен билет на следующий же рейс в Мехико.

В конце концов, на что нужны бывшие возлюбленные, если не можешь обратиться к ним в беде?

6

Если кто-нибудь из моих знакомых знал, как избавиться от хвоста, будь то полиция или же еще какие преследователи, то это, безусловно, прошлый мой возлюбленный, мексиканский археолог Лукас Мэй. Теперь — конгрессмен Лукас Мэй.

Потребовался лишь один телефонный звонок, чтобы убедить его встретиться со мной у Национального музея истории и антропологии, куда мы так часто ходили в те времена, когда еще были вместе. Мы вместе посещали выставки, а потом заходили куда-нибудь перекусить в парке.

Пройдя через красивый двор, я направилась в отдел майя и начала, как заправская туристка, рассматривать экспозицию. Но появление Лукаса почувствовала мгновенно, всей кожей. Просто потрясающе, как оно получается после того, как люди были так близки, как мы с ним.

— Привет! — сказала я, поворачиваясь.

До чего же он изменился! Я не видела его целых два года, с тех самых пор, как он бросил меня, иного слова не подберешь, ради политической карьеры в мексиканском конгрессе. Тогда он был археологом, ходил с длинными волосами, а одевался в неизменные черные джинсы, футболки и грубые ботинки. Теперь же Лукас носил серый костюм, белую рубашку и серебристо-серый галстук. Волосы у него были коротко подстрижены, а вид — весь из себя деловой и процветающий. Вот разве что, с тех пор как мы виделись в последний раз, он слегка раздался в груди и набрал веса. Взяв меня за руку, он повел меня прочь из музея в парк.