Книга За порогом мечты - Джорджет Хейер

– Мыльницей ? – перепросил он. – С какими скользкими предметами вам приходится общаться – с мокрыми ужами, с мыльницами…

Эбби вспомнила про «мокрых ужей» во вчерашнем разговоре и непроизвольно улыбнулась.

– Прощу вас, сэр, только об одном, – сказала она, отворачиваясь и скрывая улыбку. – Если уж вы не хотите вмешиваться в это дело, то по крайней мере не помогайте Стэси…

– Ну что вы, конечно! Я простой зритель с галерки!

Казалось, Эбби вполне может удовлетвориться этим обещанием, однако она добавила несколько подозрительным тоном:

– Я доверяюсь вашему слову, сэр…

– Можете смело на него полагаться. Я не собираюсь в ближайшее время нарушать его! – добродушно заверил ее Каверли.

Понимая, что эта реплика делает дальнейшую беседу с мистером Каверли совершенно немыслимой, Эбби замолкла, про себя уныло недоумевая, отчего она вообще завязала с ним такие долгие разговоры, и уж тем более – позволила себя провожать. Как-то не подворачивалось на язык подходящих слов, и хотя он казался непробиваемым, она знала, что может легко поддеть его некоторыми известными ей событиями из его жизни, – впрочем, у нее не было на то ни малейшего желания. Эбби сперва пыталась убедить саму себя, будто согласилась на его эскорт только лишь потому, что надеялась склонить его на свою сторону в борьбе с негодником Стэси. Но в глубине души она с ужасом сознавала, что ей попросту приятны и его эскорт, и беседа с ним. Что говорить – более того, ее бы просто убило известие, к примеру, о том, что мистер Каверли-старший намеревается уехать из Бата в ближайшем будущем…

Эбби упорно пыталась себя убедить, что единственное привлекательное качество в этом человеке, которое отличает его от других ее знакомых джентльменов, – это своеобразное чувство юмора. Ведь он был ни миловиден внешне, ни элегантен в одежде. Его манеры были отвратительно небрежны. Мораль в его душе, похоже, и не ночевала. Он явно принадлежал к тем субъектам, которым настоящие леди ни в коей мере не должны выказывать ни малейшего почтения. Одно обескураживало – его светлая улыбка, но Эбби была уже не так молода и не так глупа, чтобы доверяться столь эфемерным вещам, как человеческая улыбка, пусть даже сказочно привлекательная.

Но как только Эбби дошла до этой невероятно глубокой и мудрой мысли, Каверли снова заговорил, и она осознала, что несколько переоценивала и свой возраст, и свой ум… Она снова смеялась ему в ответ. Словно между ними возник тоненький, шаткий мостик, который поддерживался улыбкой… Его лицо было грубым, но улыбка преображала его. Тут его глаза теряли ледяную холодность и теплились непередаваемым смыслом понимания – понимания одного человека другим человеком… Он мог насмехаться – но беззлобно. И даже когда он пересмеивал ее, в глазах его, помимо веселья, было и приглашение разделить с ним этот смех, это понимание… «И самое страшное, – беспомощно подумала Эбби, – что я действительно разделяю – и смех, и понимание…»

Она отвлеклась.

– Да, сэр? Что вы сказали?

Сразу же уловив нотки смятения в ее голосе, Каверли отвечал смешливо:

– Ничего такого особенного, уверяю вас, что стоило бы вашего драгоценного внимания! Всего лишь я просил вас рассказать мне. Рассказать… Но тут вы повернули ко мне свое прелестное личико и так чудно взглянули, что остальная часть моей фразы тут же вылетела у меня из головы. Как это вам удалось, вообще говоря, избежать уз Гименея за столь долгие годы жизни?

У нее чуть екнуло сердце, но она отвечала в лоб:

– Я вполне довольна своим одиночеством, сэр.

Но ей было неприятно, если он решит, будто ей никогда не делали даже предложения, ведь скорее всего ему это покажется странным, если не подозрительным. И потому Эбби добавила:

– Но не подумайте, что мне не поступало множество самых заманчивых предложений!

Он усмехнулся:

– Я и не думаю!

Она слегка покраснела, но постаралась придать голосу побольше достоинства:

– Ну, если вы хотели спросить меня только об этом, то…

– Нет-нет! – прервал ее Каверли. – Я знал об этом. Только вы вовсе не похожи на сварливую старую ханжу, берегущую свою девственность!

– Ой! – подавилась Эбби от неожиданности. – Да, насчет ханжи вы, пожалуй, правы – нет во мне этого… Но хватит меня подкалывать вашими булавками! Что вы мне хотели сказать на самом деле?

– О, я просто намеревался получить у вас немножко информации. Я даже не припомню своих поездок в Бат в годы юности, и теперь я целиком полагаюсь на вас. Не могли бы вы объяснить мне правила нынешнего здешнего этикета, поскольку я желаю войти в общество…

– Вы? – удивленно протянула она.

– Ну конечно! Иначе как я смогу поддерживать свое знакомство с… – Он запнулся, глаза его странно блеснули, а затем он продолжил невозмутимо: – С леди Виверхэм, конечно, и ее милой дочерью!

– Нет, конечно! Я ведь совсем забыла! У леди Виверхэм имеется несколько премиленьких дочерей!

– И у всех у них лицо напоминает отварную тыковку?

– Э… Ну, немножко, – признала она. – Вы могли бы оценить их сами, если бы собрались посещать балы в нашем Новом Городском Собрании. Но насколько мне известно, ни балов, ни концертов не будет до самого ноября. Но вам там понравится. Кроме того, думаю, там будут и публичные лекции. А концерты даются каждую среду по вечерам. И еще проходят пения в Уайтхаузе, сейчас, во время сезона…

– Позвольте мне самому определить день моего первого появления в обществе. А пока этих сведений, моя милая невежда, мне вполне достаточно!

Эбби сперва решила дать ему гневную отповедь за столь бесцеремонное обращение к ней, но потом раздумала – лучше вовсе не заметить этой дурацкой фамильярности. Она лишь сказала с ехидцей:

– Чувствуется, вы не особенно сильны в музыке, сэр? Ну да зато у вас, вероятно, тонкий вкус к карточным играм, верно? В Городском Собрании есть залы и для этого. Одна из них очень красивая, восьмиугольная, но я должна предупредить вас, что на деньги играть нельзя, не разрешаются и всякие незаконные игры… А по воскресеньям карточная игра вообще запрещена.

– Вы меня напугали. А что это за незаконные игры такие?

– Честно вам сказать, я и не знаю. Но так сказано в Правилах.

– Ну что ж, – мрачно проронил он. – И как же я могу попасть в это строгое заведение?

– Ну, вам нужно вписать свое имя в книгу регистрации мистера Кинга, если хотите приходить туда. Книга хранится в Зале Источников. Балы бывают по понедельникам, карточные собрания – по вторникам, а маскарады – по четвергам. Начинаются танцы сразу после семи часов, а заканчиваются ровно в одиннадцать. На простых балах допускаются только национальные танцы, но на маскарадах обычно добавляют пару котильонов. Ну и еще вы платите два шестипенсовика на чай, при входе…

– А еще говорят, что Бат – скучное местечко! Тут, я погляжу, тьма всяких радостей жизни! А скажите, что случится, если одиннадцать часов пробьет ровно посредине какого-нибудь глубоко народного, национального танца?