Книга Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем - Наталья Андреева

— А ты оказывается меркантильная женщина, Апельсинчик.

— Какая-какая?

— Расчетливая. Корыстная.

— Знаешь, после всех моих козлов… Тьфу ты! Прости, Господи! — Люська испуганно зажала ладошкой рот. — Нельзя ругаться, а то счастье спугнешь! Пусть Боженька на меня не сердится и сделает так, чтобы Сережа завтра позвонил.

— А с чего вдруг он предложил тебя до дома довезти?

— А он, поднявши журнал и приземлившись рядышком на лавочку, поинтересовался совершенно справедливо, чего это я на ней делаю будним днем в такую рань.

— И ты?

— Ляпнула первое, что пришло в голову. Что меня, мол, бросил возлюбленный, и я всю ночь ходила по городу, плакала и страдала, пока не присела с горя на эту лавочку.

— С безупречным макияжем, прической и журналом «Плейбой». И он поверил?

— Не знаю. Но попытался меня утешить. Говорил разные приятные слова. — Люська потупилась.

Люба хмыкнула — тоже мне, скромница!

— И ты в четвертый раз поняла, что это мужчина твоей мечты.

— Ага, — охотно согласилась Люська.

— Апельсинчик…

— Ну?

— Я не хочу тебя разочаровывать, но…

— Ой, только ничего мне не говори! — рассердилась Люська. — Пусть он негодяй, пусть у него жена-красавица и семеро по лавкам, но с ним так весело!

«А если он все-таки Ромео?» — похолодела Люба. И спросила:

— Ничего в нем не показалось тебе странным?

— Ну, так далеко мы еще не зашли.

— Люсенька, будь, пожалуйста, серьезной. Он рассказывал тебе, где Живет, с кем живет, где работает?

— С мамой, папой и с братом. Мы почти ровесники.

— Почти? — хмыкнула Люба. — Он моложе тебя года на три.

— Подумаешь! Несущественно!

— У него от поклонниц отбоя нет.

— А когда меня это останавливало?

— Хорошо. Где он работает?

— В какой-то фирме, занимающейся этим твоим Интернетом.

— Где?!

— Ой, я не уточняла, как именно она называется. Вернее, забыла. Ну, напрочь вылетело из головы! Рядом с таким мужчиной!

— Может, подождешь с ним встречаться?

— Ты счастья в личной жизни меня лишить хочешь?! — почти стихами сказала Люська. И Люба поняла, что это серьезно.

— Я за тебя боюсь. У тебя Петька.

— Спасибо, подруга. Особенно за Петьку. Мой великовозрастный оболтус, между прочим, в летний лагерь собирается. И если Сережа мне позвонит, я его к себе домой приглашу. Обязательно.

«Вот тут мы и узнаем всю правду о его комплексах. Заканчивается ли дело легким флиртом, или это вранье», — подумала Люба. И уточнила у подруги:

— Значит, он тебе понравился, и все было замечательно?

— А то! Давай по этому поводу, подруга, выпьем!

— Хорошо, наливай, — вздохнула Люба.

Она вспомнила, что сегодня вечером Сергей Иванов выдаст свою версию свидания с ее лучшей подругой. И, в крайнем случае, можно будет дать ей это прочитать и потом полюбоваться на то, как Апельсинчик расцарапает парню физиономию. Любе почему-то показалось, что это она нашла своего Ромео. А вовсе не Люська-Апельсинчик. Конечно, это жестоко по отношению к подруге, но… Она же не знала, когда отправляла Люську в разведку, что та мгновенно влюбится в объект! Ничего. Как пришло, так и уйдет. Таких ран на Люськином любвеобильном сердце — не счесть. Заживают вмиг.

Поздно вечером, когда Люська наконец уехала домой, она села за компьютер и с нетерпением стала просматривать почту. Послание пришло не от Сергея Иванова, как ожидала Люба.

2

Ей писал Павел Петрович Стрельцов. Очередная его исповедь начиналась словами:

«Долго думал я, прежде чем решиться. Сокровенное рассказать. Непросто это, ох, как не просто! Вы знаете, конечно, что моя первая жена умерла. От рака. Мы уж год, как ждали. А смерти жены любимой ждать, что в глубокий колодец спускаться. Как только ноги почувствовали дно, так веревка возьми, да и оборвись. И назад пути нет, кричи, не кричи. Холодно там внизу, страшно.

Страдал я. Потому как любил безумно свою Полинку. А безумная любовь, она потому такая, что без ума. Вот без ума я и женился. А было мне чуть за двадцать. Сейчас расскажу, как это было.

Жили мы все втроем в одном дворе: я, Полинка и Василий. Вместе росли, вместе в песочнице ковырялись, вместе потом в школу бегали. За одной партой по очереди с ней сидели. День я, день, значит, Василий. И портфель ее по очереди из школы несли. День я, день Василий. Но любить в очередь нельзя. День одного, день другого. Не получается.

Он, конечно, превосходил меня по всем статьям. Я-то из рабочей семьи, а Василий из потомственных интеллигентов. Кость тонкая, лицо одухотворенное, костюмчик всегда на нем чистенький, рубашечка белая, а пальцы на руках длинные, нервные. Когда он Полине операцию должен был делать, я только на них и смотрел. Всю жизнь верил в его руки. Еще когда Васька на школьном концерте должен был играть. На рояле. Родители его переживали. "Ах, наш мальчик, как наш мальчик!" А я смотрел на его длинные, нервные пальцы и верил только в одно: Васька не ошибется. Никогда не ошибется.

Сыграл он. И на одном концерте, и на другом. Только с музыкой после школы завязал. Папа-врач захотел, чтобы сын стал хирургом. И Василий в Медицинский институт поступил. Ну, а я на завод пошел, к своему, значит, отцу. Мне до института было еще пахать и пахать. И армия меня ждала. До осени отработал, и призвали. Ну, могла меня полюбить такая девушка, как Полина, спрашивается? Первая в школе красавица, умница, отличница. Это вам не портфель в очередь носить, это любовь.

Я сразу понял, что без шансов. Но понять это одно, а забыть ее — другое. Как забыть темную косу, вокруг головы венком? Веснушки на носу, словно недозрелые маковые зернышки, родинку-каплю на нежной шее? Она пошла вслед за Василием в Первый Медицинский институт. Только на фармацевта, там, вроде, конкурс был поменьше. Василий-то талант, ему никакой конкурс не страшен. Ну и папа-врач за спиной, конечно. Со знакомствами. Хотя про папу я зря, Василий многого в жизни добился. Одним блатом такое не делается. Поступил в Медицинский без труда. И сумку ее домой носить стал уже он один. А у меня впереди была пахота, и то, что я живу сейчас в своем огромном особняке, ни в чем себе не отказывая, по справедливости. Я все это заработал.

Так как же получилось, что я женился-таки на своей Полине? Она сама ко мне пришла. Дело было вечером.

— Паша, — говорит. — Паша, давай поженимся?

До этого вечера мы и не разговаривали-то толком с тех самых пор, как я из армии пришел. "Здравствуй — здравствуй" и по разным подъездам. И вот вам, здрасьте! Давай поженимся! Она в это время заканчивала Медицинский институт, я же вернулся на завод, к станку. И зарабатывать начал хорошо.