Книга Звонкая мелочь времени - Эльдар Сафин

И связь пропала. Еще бы не главное! Вон он, шпиль кафедрального собора – на велосипеде бы Грашек за десять минут доехал, а собор стоит как раз на главной площади. По слухам, окно кабинета диктатора аккурат на него выходит.

– Собирайте оружие! Не расслабляться!

Хорошо хоть моста нет – конечно, переправиться через реку по льду может кто угодно, но только не танки.

А еще хорошо, что бомбить главную площадь никто не осмелится.

Через пять минут рация заговорила – и на этот раз голосом Орла:

– Монетчик, ты как?

– Нормально. Пока живой.

– И не умирай, твои мозги нам еще понадобятся. Сейчас перенастрой рацию – через десять минут диктатор сложит с себя полномочия, все честь по чести. Легитимность соблюдена. А потом бросай всё и ко мне – надо посольства охранять, чтобы никакой кретин на радостях нам большую политику не изгадил.

И действительно – через десять минут диктатор Кантор объявил о том, что в связи с болезнью передает власть Олеку Перысу. Орлу то есть.

А еще через пять минут начался приступ – они что, радио не слушают, что ли? Бои за столицу тянулись до самого утра, пока не пришел десант из четырех полков старой гвардии.

Глава пятая

– Кантор сдал полномочия!

– Заткнись ты, еще полчаса до сирены!

– Ты чего, не понял? Всё! Переворот! Военные взяли власть!

Шурик просыпался с трудом. Во рту был странный, кисловатый привкус, больная челюсть зверски ныла, словно он всю ночь сжимал зубы.

Занятия на этот день отменили, на завтрак всем выдали по сто грамм разведенного спирта. «Философы» выпили, «юристы» отказались – из принципа. Каток объяснил так:

– Если бы мы ректору сказали: «Ты, сука, гони спирт!» – и он бы его дал, то мы бы выпили. А раз он нам его просто так дает – значит, дело нечисто, и ему от нас чего-то надо. Вот мы сейчас выпьем, а он потом придет и скажет – ребята, я вас уважил, спирту налил, уважьте и вы меня. И куда мы денемся?

Пришла непроверенная информация из БГУ, что в заговоре участвовали и студенты, и профессура. Что Совет Академиков (неформальное объединение самых влиятельных «юристов») дал добро на переворот и теперь грядут большие перемены.

Кто-то поговаривал об отмене принудительного образования в принципе, кто-то – о том, что теперь ведут совместное обучение с женщинами, для которых до нынешнего времени существовало всего четыре университета на всю страну.

Шурик ходил от компании к компании, его мутило, говорить мешала шина на челюсти. Иногда перед глазами вставали картины штурма столицы, мелькали странно знакомые лица, слышался голос, доносящийся будто бы из детства.

Вечером «юристы» – порядком уже выпившие (нелегально покупать разом подешевевший спирт принципы им не запрещали) – сформулировали свои требования.

Во-первых, они хотели полной информации о происходящем в стране.

Во-вторых, они хотели еще спирта – бесплатно, и не этого дерьма.

В-третьих, они хотели большой дискотеки для всех, прямо внутри университета.

Имелось еще два пункта, горячо обсуждавшихся, но так и не прошедших – согласно одному из них ректор должен был прилюдно раскаяться во всех своих злодеяниях и сложить полномочия, согласно второму – следовало ликвидировать всю охрану, то есть уволить к черту караульных и приставов, и университетского куратора туда же!

Впрочем, некоторое количество здравого смысла у «юристов» еще оставалось, и потому в ультиматум (а это был именно он) последние два пункта не включили.

Отвечать на ультиматум вышли два проректора.

– Какого черта вы эту хрень накатали? – заорал обычно молчаливый проректор по хозчасти. – Что, мозгов не хватает? Во-первых, восемь орфографических и стилистических ошибок! – Собравшиеся на университетской площади студенты загомонили. – Во-вторых, вы вообще понимаете, к кому обращаетесь? Ректор сейчас абсолютно пьяный валяется у себя в кабинете и гладит бюст Гласске, приговаривая: «У-у, ты, моя милая!»

На площади воцарилось молчание. Ректора не любили – и на то имелись основания. Но характер у него был, это признавали все. Какая честь воевать с тряпкой? А любая, даже самая маленькая победа над ректором в ТГУ считалась большим достижением.

– Далее. – Проректор прокашлялся. – Перехожу к пунктам. Первый. Что происходит в стране – не знаю даже я, а я в этих стенах самый информированный человек. Второй. Спирта я вам не дам – потому что весь спирт вылакал ректор!

В ответ грянул оглушительный взрыв хохота. Это было самое тонкое место – и проректор умудрился пройти его с честью.

– Третий. Дискотеку я вам организую!

– Ур-р-ра! – заорали студенты, но проректор взмахнул рукой – раз, другой, третий, – и с каждым взмахом ликование стихало.

– Вот только какие бабы полезут ночью?! В университет?! К пьяным студентам?! А? Молчите? Может, мне за ними приставов послать с автоматическим оружием? Ну так что? Включать музыку?

На этом все и закончилось. Пошумели, конечно, поорали, кто-то высадил дверь в одну из лабораторий, но спирта там не нашли – видимо, проректоры предусмотрели такой ход событий.

К утру все протрезвели и замерзли – в большинстве кампусов ночью никто не поддерживал огонь.

А еще через два дня возобновились занятия. Все стало по-прежнему, разве что запретили на всякий случай телесные наказания – и ректор из запоя не вышел, так и хлестал спирт у себя в кабинете.

На четвертый день Шурика вызвал к себе проректор по научной части.

– Ты Ашуранды Аланов? – строго спросил он.

– Я.

– Сын Грашека?

– Да. – Шурик встретил взгляд проректора – и вдруг понял, что за показной строгостью скрывается очень добрый человек. – Я его сын.

Проректор грустно улыбнулся.

– Сегодня утром твой отец совершил еще один переворот и провозгласил нашу страну Республикой Знаний. Объявил созыв Законодательного Собрания, которое определит органы управления. На весь мир расписался в своем миролюбии и в том, что не потерпит агрессии. Ты знаешь про молодую и старую гвардию?

– Нет. – Шурик пытался переварить услышанное.

– Ну, в общем, в военных училищах и в Академии Генштаба есть деление – как у нас «юристы» и «философы», так у них старогвардейцы и молодогвардейцы. Только их вражда похлеще нашей. Старая гвардия считает лучшей стратегией игру от обороны, а молодая разрабатывала планы блицкригов. Для первого переворота они помирились, а теперь старая гвардия вместе с твоим отцом вырезала всех молодогвардейцев. Я в эти паучьи игры не лезу – возраст не тот, а Рихаг, второй проректор, улетел туда еще позавчера. Сейчас он уже мертв.

– А при чем здесь я?