Книга Лучшее место на Земле - Екатерина Белецкая

– Я все объясню, клянусь. Завтра объясню.

– Хорошо, тогда завтра и послушаю, – процедил караванный. – А чтобы ты еще чего не натворил, пойду на твоей машине, сволочь. Тем более что ты своей же милостью остался без напарника.

* * *

Утробное низкое гудение двигателя – где-то внизу. Гудение и вибрация. Мир вокруг слегка покачивается, и это хорошо… да и вообще хорошо лежать вот так, в полусне-полуяви, и слушать гудение движка и чей-то неспешный разговор… А, нет. Не чей-то. Скрипач и дядя Коля… что он забыл в нашей машине?..

– А все-таки, почему ты именно это сделал? Можно же было поговорить как-то, объяснить?

– …потому, что я мудак, Коль. Да и с разговорами не вышло. Думаешь, я не пробовал говорить? Еще как пробовал! Так он разворачивался и уходил… это, знаешь, уже просто от отчаяния получилось, наверное…

– По мне, так ты все-таки перегнул, – осуждающе, но в то же время с сочувствием. – А если бы он кони двинул? Соображаешь?

– Соображаю, – тяжелый вздох. – Да, дела… Как теперь со всем этим разобраться? У нас же еще и дома получилось… – Скрипач снова горестно вздохнул. – Понимаешь, как он вот так ушел, планету, на которой мы живем, тут же на карантин закрыли. Сразу. Долго объяснять почему, но, в общем, так положено после такого вот воздействия. Так какая-то добрая душа все-таки успела нашей жене и сыну сообщение сбросить, что он погиб. Представляешь?

– А у тебя сын есть?

– А как же, – усмехнулся Скрипач. – Только не у меня. У нас. Фэб-младший, от Орбели-Син и нашего мужа… ну, который умер, я тебе говорил. Мы же не люди, и семья у нас немножко иначе устроена.

– И сколько лет ему?

– Двадцать три, он уже почти взрослый парень. Рвется в нашу же официалку, а мать и мы оба против… в общем, пока что уговорили на дипломатический отдел, но он хочет как мы, в агенты…

– Ну а чего нет? – удивился дядя Коля. – Пусть идет. Чего вы ему не разрешаете, раз большой уже?

– Чего не разрешаем? Коль, вот ты своего родного ребенка добровольно на каторгу бы отдал? – возмутился Скрипач. – У нас работа, мягко говоря, непростая и тяжелая. Да и опасно. Нет, уволь, но к нам его ни в коем случае нельзя. А он хочет… теперь боюсь, как бы не пошел – династию поддержать, блин. Нас-то нет, за руку ухватить, если что, некому… Он же с детства это все видел, как они с мамой приезжали к нам. Контролирующие, официальная, транспортники… романтика, понимаешь? Брак наш с Орбели-Син, разумеется, был по договору с ее стороны, несмотря на всю любовь с нашей, но мотались они к нам за милую душу, по три-четыре раза в год, и жили по месяцу, а то и больше. У нас хорошо, дом огромный, сад… для мальчишки вообще раздолье. Он смешной такой был, маленький. – Голос Скрипача потеплел. – Приходим мы, допустим, с задания… а там, на задании, полгода отработки. То есть эти полгода мы спали урывками, жрали что попало и когда получается, работали в личинах, если вообще не черт-те кем… да и подставиться удалось каждому, и не по разу. И вот после этой очередной мясорубки можно наконец дома расслабиться. А расслабиться – это в первую голову, конечно, выспаться. Едва не неделю потом спишь, добрать как-то надо, ведь выдрать на следующую отработку могут в любой момент…

– А что за отработки? – спросил караванный.

– Да много чего попадается. Агент – это, считай, как шпион, если по-вашему. Ну, вот. Спим мы, значит. Кто где, как получится. А по утрам… у нас обычай есть, мы каждое утро птиц кормим… кормили… ставишь на окошко блюдечко с семенами, они прилетают, и можно посмотреть, они же красивые. Птиц нашими стараниями вокруг дома живет очень много… – Скрипач печально усмехнулся и снова вздохнул. – Одним блюдечком дело не обходится. И вот утром спишь ты, значит, и сквозь сон слышишь – крадется. На цыпочках, как мышка. Сопит от усердия, но старается прошмыгнуть так, чтобы не разбудить – ну, правильно, мама же сказала, что папы спят, потому что устали. Лежишь, смотришь… вида не подаешь, чтобы не разочаровывать… ставит блюдце, и обратно, так же, тихонько – а потом в коридоре во весь голос и на весь дом: «Мама, я их не разбудил!» – Скрипач засмеялся. – Из него, Коль, получился замечательный парень, очень похожий на Фэба, такой же добрый и большая умница… повезет кому-то. Жаловался пару лет назад, что гермо проходу не дают. Ну, правильно.

– Красивый?

– Очень. Высоченный, черноволосый, глаза зеленые.

– Покажешь потом?

– Покажу, конечно. Понимаешь, Коль… Ит, он, видимо, подсознательно понял то, что я, придурок, только сейчас начал понимать. Та жизнь, она для нас кончилась. Фэб умер, сын вырос, Орбели нас бросила… мы снова остались одни. Он тогда понял – мы похоронили не только Фэба. Мы похоронили вместе с ним почти все, чем были на тот момент. Да, конечно, работа… но что – работа? Работа работой, а с душой как быть? Знаешь, я когда его увидел в институте… помнишь, я тебе про нашу прошлую инкарнацию рассказывал?

– Помню. Страшновато, – признался караванный.

– Ну вот. Я его увидел и оторопел. Потому что это не Ит был. Это был Пятый, только волосы черные. Я понял, что он сдался, понимаешь?

– Понимаю. – Легкое осуждение в голосе. – Это я понимаю, но не понимаю: кой черт тебе понадобилось его насиловать?

– Да такой черт, что я решил – раз он умирает, да еще и вот так, то пусть сначала меня прикончит! Повод хотел дать. А может… думал, что если он хоть что-то чувствовать начнет, то сумеет… как-то…

Скрипач не договорил, осекся.

– Хреновые у вас дела, ребята, – резюмировал караванный. – Ты хоть понял, что с ним было? Он вообще оправится?

– Не знаю, – горько ответил Скрипач. – Ничего я теперь не знаю. А что было… я же не врач. Но если учесть, что он больше года в коме пролежал до этого…

– Чего?!

– Того. Головой приложился так, что…

– Твою мать! И ты молчал?! Рыжий, ты, ей-богу, совсем оху…

– Да не ори ты так! Да, молчал! – приглушенный до шепота крик. – Потому что, если бы я сказал правду, ты бы не позволил его с собой взять.

– Охренеть… ну, ты даешь…

Сон постепенно отступал, сознание потихонечку прояснялось. Ит вздохнул поглубже, слабо шевельнулся, попробовал подвигать правой рукой. С удивлением понял, что во рту что-то мешает. Поднял руку и обнаружил, что между зубов вставлен деревянный шпатель, обмотанный марлей. На марле обнаружились пятна засохшей крови. Ит с недоумением посмотрел на шпатель, потом перевел взгляд влево. Ага, все правильно. Койка в кабине, точно. Линялая ситцевая занавеска, отделявшая койку от остального пространства кабины, слабо колыхалась от движения. Он попробовал приподняться, но тут же зашипел от боли в левом плече.

– Эй, ты тут? – позвал Скрипач. – Проснулся? Ты в порядке?

За занавеску просунулась рука, и Ит тут же схватился за нее здоровой правой, стремясь, как вчера, прижать к себе и не выпускать, не отпускать, ни за что на свете… Рука дернулась, но Ит держал крепко.