Книга Две Дианы - Александр Дюма

– Бедная моя Диана! – растроганно прошептал Габриэль.

– Таким образом, – продолжала Диана, – пока вы сражались, я томилась. Мужчина действует, а женщина ждет – такова судьба. Но порою ждать куда тяжелее, чем действовать. В первый же год моего супружества я осталась вдовой, и король на время траура поместил меня в монастырь Святых Дев. Благочестивая и спокойная жизнь в монастыре понравилась мне гораздо больше, чем все эти вечные придворные интриги и треволнения. Поэтому, когда траур кончился, я попросила у короля и добилась разрешения еще побыть в монастыре. Там меня, по крайней мере, любили, особенно сестра Моника, напоминавшая мне Алоизу. Впрочем, меня любили все сестры, а главное… главное, что я могла мечтать, Габриэль… Я была свободна. А о ком и о чем я могла еще мечтать, вы, конечно, догадываетесь…

Успокоенный и восхищенный, Габриэль ответил только страстным взглядом. По счастью, шла одна из интереснейших сцен комедии: фанфарон попал в комичное положение, Гизы и Монморанси блаженствовали. Поэтому-то в пустыне чета влюбленных не нашла бы более уединенного места, чем в этом зале.

– Прошло пять лет спокойной жизни, отданной надеждам, – рассказывала Диана. – Я испытала только один горестный удар – скончался Ангерран. Но другая беда не заставила себя долго ждать. Король опять призвал меня и сообщил, что я должна стать женой Франциска де Монморанси. Я противилась, Габриэль, я уже не была ребенком, не понимающим, что он творит. Я противилась. Но тогда отец взмолился и объяснил мне, какое значение имеет этот брак для блага государства. А вы, по-видимому, забыли меня… так говорил король, Габриэль. Да и где вы? Кто вы? Словом, король так настаивал, так умолял меня… Это было вчера… да, вчера… Я согласилась с ним, но с условием, чтобы, во-первых, моя казнь была отсрочена на три месяца, а во-вторых, чтобы я узнала, что с вами сталось.

– Словом, вы помолвлены? – побледнел Габриэль.

– Да, но я еще тогда не встретилась с вами и не знала, какое сладостное и мучительное чувство охватит меня при вашем нежданном появлении… Ах, я сразу почувствовала, что мое обещание, данное государю, превращается в пустой звук, что брак этот невозможен, что моя жизнь принадлежит только вам и что если вы еще любите меня, то я буду любить вас вечно… Согласитесь же: вы ни в чем не можете меня упрекнуть…

– О, вы ангел, Диана! И все, что я сделал, чтобы быть достойным вас, – ничто…

– Послушайте, Габриэль, теперь, когда судьба снова свела нас, взвесим, какие препятствия надо нам еще преодолеть. Король крайне честолюбив по отношению к своей дочери, а сватовство Монморанси, к несчастью, повысило его требовательность.

– На этот счет будьте спокойны, Диана. Мой род ничуть не ниже их рода, и он не впервые породнился бы с королевским домом.

– Правда? Габриэль, вы осчастливили меня! Я ведь по части геральдики полная невежда. Я не слыхала про род д’Эксмес. Там, в Вимутье, я называла вас Габриэлем и не искала более приятного имени! Только оно мне дорого, и если вы уверены, что короля удовлетворит ваше происхождение, то все прекрасно и я счастлива. Как бы вас ни звали – д’Эксмес, или Гиз, или Монморанси, – все в порядке… Только бы вы не оказались Монтгомери…

– А почему же мне нельзя называться Монтгомери? – ужаснулся Габриэль.

– Наши старые соседи Монтгомери, по-видимому, причинили королю какое-то зло, он на них очень сердит.

– Вот как? – воскликнул Габриэль, чувствуя, как у него сжимается сердце. – Но кто кому причинил зло – они королю или король им?

– Мой отец так добр, что не может быть несправедлив, Габриэль.

– Добр к своей дочери, это верно, но для врагов…

– …беспощаден, быть может, – ответила Диана. – Но какое нам дело до Монтгомери, Габриэль?

– А что, если я все же принадлежу к этому дому?

– О, не говорите этого, мой друг!

– Но все же… что бы вы сделали, будь это так?

– Будь это так, – сказала Диана, – я бросилась бы в ноги к обиженному, кто бы он ни был, и плакала бы и умоляла его до тех пор, пока ради меня отец не простил бы вас или пока вы не простили бы отца.

– И обиженный наверняка бы уступил вам, если бы, впрочем, тут не было пролитой крови, ибо только кровью смывается кровь…

– Ах, вы меня пугаете, Габриэль!.. Довольно меня испытывать. Ведь это было только испытание, правда?

– Да, Диана, простое испытание… Бог не допустит этого… – пробормотал он как бы про себя.

– Ведь не может же быть вражды между моим отцом и вами?

– Надеюсь, Диана, надеюсь… Я бы слишком страдал, причинив вам такую боль.

– В добрый час, Габриэль! И если вы на это надеетесь, – добавила она с милой улыбкой, – то и я надеюсь упросить отца отказаться от своего решения, равносильного моему смертному приговору. Такой могущественный государь, как он, сумеет возместить ущерб, который понесут господа Монморанси.

– Нет, Диана, всех его сокровищ и всей его власти мало, чтобы возместить им такую утрату.

– Не бойтесь, друг мой: Франциск де Монморанси смотрит на это, слава богу, иначе, нежели вы, и предпочтет вашей бедной Диане деревянную палку маршала. Я же, когда он согласится на эту славную замену, постепенно подготовлю короля… Я напомню ему о наших родственных узах с домом д’Эксмес, о ваших личных подвигах, Габриэль… – Она умолкла. – Боже, пьеса, кажется, идет к концу!

– Пять действий! До чего она коротка! – огорчился Габриэль. – Вы правы, вот и Эпилог, сейчас он изложит мораль комедии.

– Хорошо еще, что мы успели поговорить почти обо всем…

– Нет, я вам не сказал и тысячной доли…

– Да и я тоже, – ответила Диана, – благосклонность королевы…

– О, злая! – перебил ее Габриэль.

– Злая – это та, которая вам улыбалась, а не я, которая вас отчитывает, слышите? Больше не говорите с нею сегодня, друг мой, так я хочу!

– Вы хотите? Как вы добры! Я не буду с нею говорить… Но вот и пьесе конец! До свидания! Скажите мне на прощание хоть одно слово, чтобы оно подбодрило и утешило меня!

– До скорого свидания, Габриэль! Твоя навеки, мой муженек, – радостно шепнула Диана остолбеневшему Габриэлю.

И она исчезла в шумной, бурлящей толпе. Габриэль поспешил тоже уйти незаметно, чтобы, согласно обещанию, избежать встречи с королевой… Вышел он из Лувра в глубоком убеждении, что Антуан де Баиф великий человек и что никогда он еще не присутствовал на спектакле, который бы доставил ему такое громадное удовольствие.

В передней к нему подошел поджидавший его Мартен-Герр. Его новый костюм так и блистал.

– Ну что, видели герцогиню Ангулемскую, монсеньор? – спросил оруженосец своего господина, когда они вышли на улицу.